Curiositas. Любопытство

Настигнутый волной всплывших из памяти картин, Данте однажды, должно быть, обернулся и посмотрел на пса. Когда их взгляды встретились, поэт, которому любой опыт служил пробным камнем для новых открытий, а каждое воспоминание – связующим звеном в бесконечной цепочке памяти, наверняка вспомнил собаку (а то и не одну), бродившую по отчему дому, где он рос ребенком, и лежавшую рядом, когда он, пятилетний, оплакивал свою мать, a еще другую собаку, которая позже не отходила от Данте-юноши, бдевшего возле бездыханного тела своего отца. Через четыре года собака просеменит рядом с его невестой по пути в церковь, где пара сочеталась браком; и будет наблюдать рождение его первого сына Джованни; собака будет тихо сидеть в углу, когда Данте узнает, что эфемерная и незабвенная Беатриче Портинари покинула этот мир, будучи супругой другого человека. Пес, представший перед Данте в изгнании, видно, возродил в его мыслях целую стаю собак, которых он помнил: собаки были во Флоренции, в Вероне, в Венеции и в Равенне, встречались на изматывающих дорогах и грязных постоялых дворах – длинная вереница собак, постепенно сливающихся друг с другом, подобно изменчивым теням воров в восьмом круге Ада: один пес превращается в другого, а тот – в следующего, или принимает облик давшего приют и покровительствовавшего поэту Кангранде делла Скалы (по прозвищу Большой Пес), которому, вероятно, посвящена часть, описывающая Рай[358].

Фома Аквинский утверждал, что коль скоро после смерти, когда душа отлетает от тела, люди перестают нуждаться в пище, значит, в Раю не должно быть животных. Соответственно, за исключением отдельных аллегорических существ – как орел или грифон – дантовский Рай лишен созданий, покрытых перьями или шерстью. Блаженный Августин (как ни прискорбно, утверждавший, что животным незнакомы страдания) предполагал, что хотя бессловесные твари не могут сравниться с теми, кто наделен райской красотой, они, несомненно, украшают собой наше земное царство. «Ибо странно было бы, – писал он, – пороки (несовершенства) животных, деревьев и других изменчивых и временных вещей, лишенных разума, чувства или жизни, портящие их разрушимую природу, считать достойными осуждения; потому что эти творения по воле Творца получили такой образ бытия для того, чтобы, исчезая и снова появляясь, представлять собой низшую степень красоты времен, в своем роде соответствующую известным частям этого мира». Августин соглашается с Цицероном, для которого абсурдно было предполагать, будто вселенная могла быть создана не ради человека. Могла ли она быть сотворена «ради животных? – спрашивал аристократичный римлянин. – …Невероятно, чтобы боги затратили столько труда ради бессловесных и ничего не смыслящих существ. Так ради кого же? Очевидно, ради тех, кто пользуется разумом». Несмотря на ширящийся со времен Августина до наших дней процесс вымирания, на Земле продолжают жить 8,7 миллиона разновидностей этих «бессловесных и безмозглых» тварей, существование большинства из которых нам даже неведомо; к нынешнему времени из них едва ли описана одна седьмая[359].

Широко распространено также представление, будто дьявол обычно является в виде «бессловесного и ничего не смыслящего» существа: змеи, козла или собаки. Тем не менее некоторые отцы Церкви, как, например, святой Амвросий в своем «Шестодневе», утверждали: чему-чему, а благодарности мы научились у собак. «Что мне сказать о собаках, чей природный инстинкт – выказывать благодарность и быть бдительными стражами хозяину, храня его безопасность? Недаром Писание осуждает неблагодарных, ленивых и трусливых: „Все они немые псы, не могущие лаять“ (Ис 56, 10). Потому собакам и даровано умение лаять, защищая хозяев своих и их дома. Так же и вам должно голос свой во имя Христа подавать, коли алчные волки на овчарню его нападают»[360].