Curiositas. Любопытство

Хотя мы по опыту знаем, что собаки в большинстве своем служат нам благодарно (и ожидаем видеть в животных добродетели, которых часто недостает нам самим), благодарность как черта собачьего характера редко находит отражение в народных сюжетах. В написанных в двенадцатом веке фаблио Марии Французской (которые Данте, вероятно, читал) есть лишь один пример песьей верности; во всех остальных случаях собак отличает вздорность, завистливость, пустозвонство и жадность. Именно жадность (как указывают разные авторы) заставляет их возвращаться к отрыгнутым массам. Собаки также воплощают ярость: не случайно персонаж древних мифов, треглавый Цербер, поставленный Данте сторожить круг наказанных за обжорство, «мучит души, кожу с мясом рвет». Во Флоренции было распространено поверье, будто явившаяся во сне собака, особенно если она хватает вас за пятки, это предвестник болезни, а то и смерти. Легенды связаны и с рождением: так, матери святого Доминика, вынашивавшей будущего основателя доминиканского ордена, будто бы приснилась собака, которая несла в пасти горящий факел; подтверждая это предзнаменование, Доминик сделался пламенным борцом со всевозможной ересью, а после его смерти монахов ордена стали обвинять в разжигании пламени инквизиции[361].

«Божественная комедия» воспринимается глазами индивида, но достигает уровня обобщения. Глубоко личный жизненный опыт Данте, его убеждения, сомнения и страхи, собственное представление о чести и гражданском долге не просто определяют его индивидуальное становление, а вписываются в систему мироздания, сотворенного всеправедным Богом, чья суровая любовь на миг открывает поэту неописуемое высшее творение, повторяющее образ и подобие его триединого начала. И хотя не придумано слов, чтобы описать открывшееся видение («Здесь признаю, что я сражен вконец [своей задачей]», – признается поэт), его необходимо отобразить на бумаге: поэма должна обрести форму, в которой язык при всей своей мешающей и возвышенной двойственности открывает читателю божественное явление. Стремясь к этому, Данте вводит в неповторимые поэтические фигуры лейтмотив неведения, минутные озарения чередует с проявлениями невежества, вмещает целое в устоявшиеся и неоспоримые рамки идей, к которым близка лишь теология, но не искусство и не разум. Порой поэт Данте не соглашается с божественным устроением, не понимает его или даже, поддавшись чувству жалости и страха, ищет, как смягчить незыблемую суровость. Но он также знает: чтобы странствие оправдало себя, чтобы голос путника был услышан, порядок этот должен быть неизменен; и потому поэт, служащий Богу, признает: изображать надо «предмет, который описать я взялся»[362]. В этих ортодоксальных рамках развертываются беспощадные сцены всевышнего суда, дарования божественной милости, открываются ступени пути к райскому блаженству и система инфернальных кар: все это так же неподвластно человеческому пониманию, как собакам должно быть непонятно наше сумасбродство.

Больше того, божественный гуманизм, по мнению Данте, заложен в самой принадлежности божественного порядка к сферам, которые никоим образом невозможно осознать: их сущность, проявленная в непостижимости, равно как в нескончаемости и всеохватности, столь же возвышенна, как и вера в «невидимое», о которой сказано в Послании к евреям (11, 1). Наша неспособность к пониманию и суждению оказывается одной из форм Божественного порядка, а значит, поэту Данте даны источники, по сути составляющие его поэтическое «я»: это умение пользоваться одновременно магическим и реалистическим содержанием слов, чувствительность, позволяющая разделять с другими страдания и радость, восприимчивость, наделяющая его способностью мыслить, но в то же время осознавать границы собственного мышления. Ему остается выбрать из обширного жизненного опыта необходимое, отказавшись в «Божественной комедии» от некоторых вдохновляющих или поучительных фактов. Так, например, ни разу не упоминаются его жена и дети, и это далеко не все намеренные опущения в поэме, которая по замыслу должна была вместить весь личный мир поэта. Жаль, что среди прочего Данте умалчивает и про пса, скрасившего ему одиночество.

И все же если не образ самой собаки, то мотивы душевности, благородства, верности, готовности понимать, быть рядом, повиноваться периодически проявляются в «Божественной комедии». Как мы уже заметили, Данте словно не способен ограничиться буквальным значением слов и наполнить поэму лишь общими смыслами. Собаки, при известной запальчивости их нрава, действительно во всех трех царствах выражают звериное, низменное начало, но истинные собачьи черты в итоге также не остаются без внимания.