Да

Она спросила еще, надо ли их оплачивать, и он медленно, озираясь по сторонам, тщательно рассматривая квартиру с разбросанными подушками, коробками из-под пиццы и прочим бардаком съемного жилья богемы, объяснил, что нет, ничего не надо, заказ оплачен, он просто курьер. Диван, на котором он пару месяцев назад видел босую ногу, был сложен. Когда Настя еще раз назвала по имени этого проклятого Рому, он сказал:

– Нельзя никого называть Рома. Самоназвание у них – цыгане.

Настя без любопытства, просто чтобы пощупать приятную хрустящую фактуру, присела к пакету книг. Волгушев увидел через ворот майки, как мягко изогнулся ее позвоночник.

– Я хотел, собственно, и с вами насчет книг переговорить. Я сделал вам сборник рассказов Тэффи. В интернете все плохие, там половина рассказов не те, а многих, каких надо, нет.

– Ого. И это специально мне?!

– Да. Подскажите, куда мне вам его переслать.

Она вытащила из кармана телефон, моментально перешла в его профиль из профиля магазина (показала ему экран: «Это вы?»), выстучала что-то по монитору и подняла брови. Он открыл свои сообщения, и там было одно от нее: «приветик».

В следующие дни он с удивлением обнаружил, что не может принять произошедшее открытие как катастрофу, крушение всего. Если бы ему сказали, что Настя – сестра фотографа, он бы тут же поверил, хотя твердо и четко знал, что никакая она ему не сестра. Он ловил себя на том, что, решив заранее говорить с Настей как с обычным клиентом, разве чуть доброжелательнее, скоро начинал улыбаться, шутить и, заглядывая ей в глаза, говорить тихим голосом («да нет, Евгений Онегин – очень интересная книга, вы еще поймете»). Ему становилось страшно от этого, но еще страшнее ему было сказать себе, что Настя определенно отвечала на его открытость так же и была с ним свободнее и смешливее, чем с другими. «С какими другими? – отчитывал он сам себя. – Тут никого и нет больше». Но он видел Настю в историях инстаграма.

Она была совершенно непопулярна. Это было насколько абсурдно, настолько же и очевидно по скудным лайкам и вялым комментариям от почти исключительно бывших одноклассниц. Он быстро выяснил, что она училась в художественной школе. На самом донышке ее профиля лежала фотография очень серьезной и оттого довольно нелепой русой девочки с восемью лайками (надо думать, все знакомые и незнакомые на тот момент) и единственным комментарием от, видимо, «подружки»: «наконец-то ты стала 16-летней профурсеткой». На фотографии она была мало похожа на себя: еще одна старшеклассница в расфокусе, вполоборота, манерно закрывается рукой. Еще пару ее оставшихся от старших классов фотографий (было явно больше, но остальные не прошли отбор в какую-то из резких смен образа или просто не представляли даже ностальгического значения), таких же неживых и ценных разве что совсем уж с отстраненной исторической точки зрения, Волгушев пролистал, не вглядываясь. Дальше, видимо, после выпуска и выезда от родителей начинался похабный период.

Вот она стоит в мастерке, зажала в зубах розу. Вот небольшое видео: в больших трусах сидит на разложенной кровати, дует губки под музыку, а по экрану ходит надпись «ленивая жопа ждет, когда любовь всей жизни меня найдет». Вот еще видео, всего секунд шесть: сидит в байке и трусах, крутит в руках почищенную морковку, а потом сует в рот и звонко откусывает, а по тонкой кисти в рукав стекает мутная оранжевая струйка. Снова фоточка: большие кроссовки, подтянутые до колен замызганные гетры с двумя синими полосками, будто завязками над икрами, волосы собраны в пучок, на шее чокер, из-под прозрачной блузки глядят соски. Или: на бледных ляжках будто гелевой ручкой сделанные детские рисунки, свежий синяк желтеет по краям и почти без промежутка переходит в новое покраснение – ляснулась со скейта, пока шла от татуировщицы (это все в ответах на комментарии «ууу, красотка»). Темная комната, фиолетовый свет льется сбоку, свет монитора по центру. Громко играет будто зацикленная заторможенная гитарная мелодия, под которую Настя в глубине комнаты, словно в трансе, пританцовывает.