Да – тогда и сейчас

Лина изумилась так, словно ей предложили прогулку по Луне. Фрэнсис даже смутился: неужели он такой мрачный тип? Пригласим всех, решил он, одноклассников Кейт, ее подружек из Святого Варфоломея, соседей с Джефферсон-стрит, коллег жены из маленького страхового агентства, куда она устроилась полгода назад. Поставим во дворе шатер на случай плохой погоды. Пусть гостей соберется больше, чем поместится в доме, так будет даже веселее. Кейт едет в колледж. Начинается новая жизнь, к добру или к худу, кто знает. А еще пришла пора поблагодарить людей за еду, которой они делились, за помощь и за добрые слова.

– Мы всех уже поблагодарили, – возразила Лина, пристально вглядываясь в мужа. Это превратилось у нее в привычку. – Мне бы и в голову не пришло тянуть с этим так долго.

Она перестала то и дело интересоваться, как Фрэнсис себя чувствует, однако вопрос этот до сих пор читался в ее глазах.

– Но идея мне нравится. А мы точно потянем? Нам по карману такая вечеринка?

– По карману. Зови всех.

Они не спали вместе два года с тех пор, как его ранили, и еще два года до этого. В дневных ток-шоу, о существовании которых Фрэнсис узнал, когда засел дома, такие темы было принято обсуждать с надрывом, как подлинную трагедию. Он был бы и рад поговорить с женой, но не знал, как подступиться. Если выпалить все, что накопилось, прямо за ужином или во время новостей, будет только хуже. Да и время уже упущено. Раньше он мог встать с кресла, подойти к ней и взять у нее из рук книгу. А теперь она посмотрит на него с изумлением, спросит, как он себя чувствует, и заберет книгу назад. Фрэнсис сдался. Два года – невероятно долгий срок, чтобы все обдумать и осознать, но они медлили день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, пока не привыкли. Фрэнсис такие вещи никогда не отслеживал. Бывало, что они занимались сексом несколько дней подряд, бывало, что не занимались неделями, но это было не страшно – рано или поздно их опять начинало тянуть друг к другу. В последний раз это случилось утром, когда девочки ушли в школу. Фрэнсис сидел на кровати, а Лина наклонилась к его ногам. Она помогала мужу надевать носки, спустя два года у него по-прежнему кружилась голова, стоило наклониться. Врачи говорили, что мозг восстановился полностью, все дело, скорее всего, в обезболивающих. Лина оперлась о его бедро, чтобы не упасть, а он притянул ее к себе, положил одну руку на ее теплый затылок, а другую на полоску голой кожи между свитером и юбкой. Чем дольше он чувствовал ладонями ее тело, тем ярче вставала перед глазами прошлая жизнь, и на миг показалось, что так, рывок за рывком, толчок за толчком, можно вернуть утерянное. Лина подчинялась нехотя, но ему было все равно. Она не стала целовать его, как раньше, не стала касаться его лица, только сунула руку под юбку, чтобы стянуть трусы, медленно выпрямилась и осторожно уселась к нему на колени. Не бойся, уговаривал он, но Лина слишком привыкла о нем заботиться и тревожиться. Совсем как в те времена, когда дочки были маленькими и она целыми днями расчищала дорожки, по которым они бегали, и следила, чтобы они не споткнулись на лестнице.

Фрэнсис не видел жену голой с тех пор, как его ранили. Переодевалась Лина в ванной. В холодное время года она заворачивалась в постели в клетчатый плед так, что только лицо выглядывало, а летом спала в длинной, до колен, майке. Лина стала предупредительна как никогда. Почти перестала читать перед сном, чтобы свет лампы не мешал ему засыпать.

В тот раз, в тот последний раз, когда он кончил, Лина потянулась к нему и прижалась лбом к его лбу. Она не пыталась завести его снова, чтобы кончить самой, и Фрэнсис понял, что это было не для нее, а для него одного.

– Лина, милая, – прошептал Фрэнсис, заметив, что она плачет.

Он попытался удержать ее, но она встала, натянула трусы и ушла в ванную. Фрэнсис слушал, как льется вода. Через несколько минут Лина вышла и спустилась вниз.

С тех пор он ждал, что между ними снова промелькнет искра. Порой, когда она покачивала бедрами в такт мелодии из кухонного радиоприемника или накручивала на палец провод, говоря по телефону, желание распускалось в нем, словно цветок. Все вокруг считали, что ему очень повезло, и, конечно, были правы. Когда прозвучал выстрел, Лина сразу кинулась к нему и с тех пор была рядом. В первые недели, когда он лежал, не вставая, она не отходила от него ни на миг, массировала ему ноги, чтобы не застаивалась кровь, кормила с ложки, согревала, мазала губы вазелином, проверяла капельницу, поправляла бинты, а если ей не нравилось, что говорили врачи, звала других. «Ты поправишься», – повторяла она снова и снова, и благодаря ей он не терял веры. Но Лина слишком сжилась со своей ролью сиделки и с его ролью больного. Она больше не бледнела, глядя, как муж поднимается по лестнице. Теперь он стал одним из пунктов в списке ее забот, как дочери или ипотека.