Да – тогда и сейчас

Постепенно Фрэнсис приходил в себя. За четыре года ему в целом удалось стать таким, каким он был до выстрела, – за вычетом потерянного глаза и частично парализованных лицевых мышц. Одна половина его тела уставала быстрее другой, обычная простуда мучила, словно тяжелый грипп. Зато ему снова стали удаваться несложные дела. Фрэнсис косил газон, подстригал деревья и кусты и относил срезанные ветки на обочину. Когда от тяжелой работы выступал пот, его капли на левой стороне лица ощущались иначе, чем на правой. Зимой Фрэнсис чистил дорожки от снега, а весной и осенью сеял на лужайке траву. У него наконец-то дошли руки починить вечно протекавшую трубу в подвале. Когда приходило время развешивать на карнизе рождественские гирлянды, Лина держала лестницу, ни на секунду не переставая ворчать: и что его понесло на крышу, не стоит оно того, а если голова закружится, спустился бы лучше, ей-богу. Но Фрэнсис неизменно справлялся с задачей, и гирлянды загорались.

Но между ним и Линой словно встала стена, и сломать ее не получалось никак. С тех пор как Фрэнсис вышел из больницы, она ни разу не прижалась к нему во сне, ни разу не положила руку ему на грудь. Когда Фрэнсис слишком об этом задумывался, то начинал ругать себя за ребячество. «Обними меня!» – закричала однажды Кейт матери, когда была совсем малышкой. Соседская овчарка сорвалась с привязи и принялась носиться по кварталу, пытаясь тяпнуть кого-нибудь из детей сквозь намордник. Перепуганная Кейт вбежала в дом. «Обними меня!» – потребовала она, протягивая к матери свои маленькие ручки. Лина улыбнулась и прижала дочку к груди.

Иногда ночью Фрэнсис испытывал броню Лины на прочность, но с каждым разом это становилось все труднее. Однажды он провел кончиком пальца по ее разметавшимся по подушке волосам. Легкое, как шепот, прикосновение в темноте. Хоть бы она только не отстранилась – одно это вдохновило бы его на дальнейшие подвиги.

– Прости, – проговорила Лина, не поворачиваясь, и ловко убрала волосы с края подушки. – Как ты себя чувствуешь? – спросила она, по-прежнему лежа к мужу спиной.

Но теперь Кейт уезжает, и скоро дом будет, как когда-то, принадлежать только им двоим. Фрэнсису не верилось, что все произошло так быстро. Двадцать лет они говорили, что неплохо бы завести еще одного ребенка – у многих соседей по четверо, – а потом вдруг поняли, что не хотят. Еще совсем недавно, приходя с работы, Фрэнсис постоянно натыкался на чьи-то фломастеры, тетрадки, свитеры и рюкзаки и кричал, чтобы дочери немедленно убрали этот бардак. А потом рюкзаков не стало. И Лины не было целыми днями. Она работала в страховой компании с девяти до пяти, а вернувшись домой, сразу отправлялась на кухню и бралась за готовку. В бытность свою молодым мужем, а потом молодым отцом Фрэнсис и представить себе такого не мог – сидеть дома одному каждый день. Теперь он все чаще думал об Ирландии, пытаясь вспомнить, был ли в жизни его собственного отца хоть один день, когда тот ничего не делал. Иногда он включал телевизор, чтобы было повеселее. Как-то раз, переключая каналы, Фрэнсис увидел, как мужчина и женщина целуются в комнате, похожей на гостиничный номер, и решил посмотреть дальше. Мужчина раздел женщину, развернул спиной к себе, толкнул на кровать и вошел в нее сзади. Фрэнсис порно не любил, но это было другое, это был кабельный канал. Никаких подробностей – только намеки. Глядя в телевизор, Фрэнсис засунул руку в штаны и трогал себя, пока не кончил. С тех пор он занимался этим регулярно – совсем как в четырнадцать, когда убегал в поля, чтобы свернуться клубком и просунуть ладонь между ног: уединиться в переполненном доме было негде.

Фрэнсис по-прежнему каждый день глотал обезболивающее, а слова врача о том, что одной таблетки, возможно, мало, воспринял как разрешение принимать две. А иногда две утром и еще две после полудня. Никакого вреда от них не было; ничего кроме покоя и умиротворения. Фрэнсису выписали антидепрессант, но в отличие от обезболивающих, он почти не действовал. Врач сказал, что такое случается.

Порой, услышав треск газонокосилки, Фрэнсис застывал посреди кухни и смотрел в окно, ожидая увидеть на соседской лужайке за валунами Брайана Стенхоупа. Через мгновение морок проходил. Об Энн Стенхоуп вспомнить было почти нечего. Фрэнсис всегда предпочитал держаться от нее подальше. Впрочем, она никогда его особенно не интересовала. Женщина с придурью, вот и все. Из тех, кого стоит опасаться, пока у тебя растут дети, но о ком можно благополучно забыть, когда они повзрослеют и разъедутся. Тогда Фрэнсис пожалел ее. Больше, чем кто бы то ни было пожалел ее, в его положении. Но что, если бы на его месте оказалась Кейт? Что, если бы Энн убила его ребенка?