Да здравствует король (СИ)

– Печальный итог печальной жизни, он убегал от воспоминаний. Теперь этот дом – негласный музей, посвященный Ларе, вот, как его видят остальные. Здесь письма, что она хранила при себе до самой смерти, рисунки, чертежи… Его письма. Свои бумаги, а особенно те, в которых расписывалась Лара, Креван забрал, и сам сюда больше не заходит. Впрочем, я всего не знаю, – тихо добавил мужчина. – Прочти, Цири, я даже позволю тебе заняться чтением в одиночестве.

В ответ ведьмачка хмыкнула, не думая о том, что одиночество сейчас может ей пригодиться. Она не знала свою знаменитую родственницу, потому волна сентиментального горя не смогла бы накрыть ее с головой. Эредин вышел, шелест его одежды скрылся за ступенями лестницы, и Цирилла наклонилась над столом. Прочесть? Отчего бы и нет, так она могла бы узнать своего «спасителя» лучше. Среди десятков рисунков и записанных невпопад формул, среди мятых листков и прочего барахла она нашла пачку писем, перевязанных красной лентой. Цири бережно развязала затейливый узел, бледными пальцами развернула первое письмо.

Да, это его почерк. Аккуратный, но широкий почерк, что в юности был слегка неряшливым, как и сама его речь. Эльфийский ведьмачка изучала много лет, с самого своего рождения, и понимала она почти каждую написанную Лисом строчку. Из любопытства, из скуки или из желания узнать его лучше, девчонка увлеклась, изучая одно послание за другим, представляя себе, как Лара читала эти письма в дороге.

«…Я знал, что Ауберон – мудрый правитель, осторожный, но мудрый, в лучших традициях своих знаменитых предшественников, и личное знакомство лишь укрепило это знание во мне. О, Лара, я знаю, ты говорила об этом прежде, но я и подумать не мог, насколько ты была права. Быть может, через пару дней восторг схлынет, и я смогу рассказать тебе об этой встрече более подробно, сейчас же придется довольствоваться лишь размытыми отзывами. Конечно, его интересует моя теория, не более, но, думаю, со временем это изменится…»

«…Нет, их идеи о чистоте рода весьма занятны, и я хотел бы их поддержать. Да, Лара, ты была именно таким ребенком – выведенным самым искуственнейшим из путей: многовековым скрещиванием, я же – продуктом чистейшего везения, но гены все же удались. Если верить профессору, конечно же…»

«…Без тебя здесь становится одиноко. Скажи, Лара, а многие из них также пишут тебе? Знать все спрашивает меня о твоем самочувствии, о том, как ты сейчас проводишь время, словно я – неотъемлемый свидетель всех твоих дел…»

«…Иногда я опасаюсь, что не смогу сжиться с ними также хорошо, как ты. Ты – часть этого социума, важное его звено, незаменимое, вечное. Когда тебя нет рядом, многие озираются по сторонам в поисках, когда же ты есть – десятки собратьев не могут отвести взгляда от твоего лица. Твой голос, манера держать себя, говорить, твоя грация, Лара, вот что стало мне и всем нам символом нынешней юности. Последнее время мы редко встречаемся: ты вечно на своих занятиях, я – на своих, и все же, я хотел бы попросить у тебя времени. Времени на обучение светскому этикету…»

С каждым новым письмо речь юноши становилась все боле холодной, отрешенной, словно Знающий обретал нынешнего себя. И все же Аваллак’х стал позволять себе больше. Цири то и дело видела в его речи намеки, размытые фразы о привязанности, о любви к Ларе, о нужде в ней. Замечала ли их Лара? Наверняка. Зираэль не жила в том времени, не видела переглядок местной знати, не слышала тех шепотков средь Народа Ольх. Для них знаменитая связь, односторонняя, нереализованная любовь – была символом человеческой жестокости, символом рока, карающего эльфов за порочную связь с гадким племенем.

«…Все знают, Ларра, что ты спуталась с тем чародеем, не стоит этому так удивляться. Чего ради, ты ведь можешь сказать об этом хоть мне? Чего ради все это задумано? Ты знаешь, и знаешь прекрасно, сколь порочны те формы жизни, сколь примитивны их желания и обманчивы слова. Мы вместе читали об этом в школе, впитывали одни и те наставления, Лара, вспомни. Дразнить их признанием «равенства» – чревато последствиями, а я желаю тебе лишь добра, потому предостерегаю от резких шагов…»

«…О, почему они тебя не понимают, ты правда не знаешь? Мы вырождаемся, вырождаемся как народ, как вид, Лара! Как ты можешь этого не замечать, как ты можешь закрыть глаза на виновников происходящего, а, тем более, путаться с ними? Века идут, бегут мимо нас, а молодежь смешивает кровь, теряется в десятках иных видов, и это не заслуживает ничего, кроме порицания. Почему ты говоришь, что я слишком чувствителен к этой теме, когда все, чего я хочу – защитить тебя?…»

«…Так это правда, я угадал? Отпираться не нужно, Лара, теперь поздно лгать. Когда-то я обещал, что всегда смогу тебя понять, но сейчас… Сейчас это обещание теряет актуальность. Перед тобой лежал целый свет, Лара, элита современного мира ждала тебя в свои руки. Если ты не хотела выбрать лучшего кандидата ради рождения ребенка, ты могла выбрать любого из десятка, из сотни других – приемлемых. Но ты… Ты выбрала человека?»