Да здравствуют медведи!

Возбужденные, со смехом и прибаутками, спускаются в рыбцех обработчики — промысел начался. В нарушение всех пассажирских традиций, не выдерживаю и я. Облачаюсь в боевые доспехи шкерщика — высокие сапоги-полуболотники, проолифенную куртку — и отправляюсь проверить, не разучился ли я вспарывать брюхо и выскребать внутренности со скоростью шесть-семь рыб в минуту. Это норма матроса-обработчика второго класса.

Много аргентины, несмотря на старания тралмастера, все равно помято, порвано, сплющено. Ее изуродовал в трале жесткий, колючий окунь. Приходится отправлять ее на утиль, в муку.

Мукомолка еще на этаж ниже рыбцеха. Воздух здесь тяжелый, пахучий. В сушилке среди сыпучей горячей массы любители сувениров собирают бусы из глаз аргентины. Хрусталики попадаются разной величины и разных тонов — от оранжевого до красного.

Среди розовых и серых тушек я замечаю в лотке странный грязновато-серый блин, весь в буграх и бородавках. Похоже, скат. Тяну его за край, чтоб разглядеть получше, но хлоп — и острые зубы вцепляются в нитяную перчатку. Я выдергиваю из перчатки руку. Вот черт!

А это действительно черт. Есть такой вид скатов. То, что я принял за хвост, оказывается головой. А длинный червеобразный отросток — удочка. Морской черт — прекрасный удильщик. Целый день лежит, зарывшись в грунт, и поигрывает своей удочкой — она растет у него прямо на носу. Стоит любопытной рыбке заинтересоваться, — и готово. Распахнулся и захлопнулся чертов рот, рыбешки как не бывало, а удочка-червячок по-прежнему, извиваясь, покачивается над дном.

В первом заокеанском трале кроме черта попалось много буроватых ракетообразных моллюсков. Это — кальмары: стремительное обтекаемое тело, на хвосте, как и положено ракете, два стабилизатора; на голове — щупальца, клюв и двигатель. Реактивный.

Воронка-сопло, с силой выбрасывая воду, толкает ракету вперед. Если же атака не удалась и ракета прошла мимо цели, сопло поворачивается, и кальмар так же стремительно уносится в противоположном направлении. А для защиты от врагов ставит темное облако дымовой завесы.

Ни у одного ракетного двигателя, созданного человеческими руками, нет еще поворотного сопла.

Разглядывая обмякшего моллюска, я думаю о том, что, может быть, теперь человек должен наконец научиться сохранять, как величайшую ценность, каждый вид животного мира, каким бы бесполезным, устрашающим или даже вредным он ему ни казался. Ведь нашли же, что летучие мыши, которые так пугают высших приматов, считающих себя разумными, могут служить моделью ультразвукового акустического аппарата. Что муравьи чувствуют изменение радиации, а змеи обладают приспособлениями, которые позволяют им различать колебания температуры в тысячную долю градуса. Как знать, какие еще приспособления, о которых человечество и догадок не имеет, уже давным-давно созданы природой… И какие чудеса навсегда унесли с собой уничтоженные людьми виды животных…

— Что, захотел полакомиться?

Я оборачиваюсь. Помтралмастера Кочетков.

— Неужели кальмаров едят?

— И как еще!

Он надевает перчатки, выбирает кальмара побольше, сантиметров в сорок, и, ловко орудуя ножом, показывает, как его нужно обрабатывать. Сначала вспарывают оболочку, вычищают внутренности. Потом осторожно снимают с оболочки красновато-бурую пленку. Остается чистый, как яичный белок, пласт. Его варят с солью минут пятнадцать, пока он не свернется в трубочку. Затем вынимают и кладут в кипящее масло.

Известно, что кондитеры не любят сластей. Так и на рыбацких судах — большинство в команде не любит рыбных блюд, предпочитая всем дарам моря кусок мяса, даже если он месяц пролежал в провизионке.

Но зато на каждом судне есть фанатики, которые едят все. К ним принадлежит и тридцатилетний Кочетков. У него иссеченное морщинами лицо человека, много и тяжело работающего и много пьющего. Худой, длиннорукий, он копается в каждом улове, внимательно перебирает водоросли, рыбу, медуз. Кочетков побывал во всех морях, пробовал на вкус летучих рыб и лангуст, осьминогов и креветок, мурен, моллюсков и акул.

Морская кухня — его страсть. И, как всякая страсть, она заразительна. А для благоразумно-равнодушных — смешна.

Наберет Кочетков всякой всячины и бежит на камбуз варить.

Кок устраивает скандал.

— Не дам поганить посуду разной дрянью!

И правда, страшновато бывает смотреть, как помощник тралмастера пробует на зуб какой-нибудь зеленоватый нарост, срезанный с огромной ракушки.

— Ох, смотри, Кочетков, — качает головой доктор, — отравишься каким-нибудь морским чертом!

Но Кочетков твердо убежден, что в море дряни не водится. Все можно есть, нужно только уметь приготовить. Что до «его темного величества», то оно существует. Но не в океанских глубинах, — в человеческой голове.

Мы сидим в радиорубке, жуем приготовленных Кочетковым кальмаров и слушаем, как капитан «Грибоедова» договаривается по радиотелефону с лиепайцами. До встречи осталось меньше суток. Лиепайцы торопятся в Гавану — на исходе вода, горючее, мука. Да еще неисправен бот. Чтобы нас пересадить, придется, вопреки неписаной морской этике, спускать бот «Грибоедову».