Daigaku-kagami (СИ)

И если вы думаете, что хуже всего в это время приходится бесконечно зубрящим ученикам, вы ошибаетесь. Несомненно, сидеть безвылазно в своей комнате, учить весь материал, который может быть или не быть в тесте — все это не самое приятное занятие летом. Но беспокоиться за результаты детей, повторять с ними пройденное, мучиться бессонницей от бессилия — разве это не тяжелее? Ну, хорошо, звучит не так уж и страшно. Но зато можно заработать просто шикарный нервный срыв, если вовремя не расслабиться. Сходить с друзьями в бар, или прогуляться по парку с любимой женушкой, например… Разве может это быть чем-то неправильным?

Две экзаменационных недели, плюс еще одна на подготовку — именно столько длились экзамены, обязательные по всем предметам, в «Кагами». Зачеты были даже по физкультуре и искусству! И, если уж мы заговорили об этом…

Родерих Эдельштайн, который прекрасно понимал, что именно дети думают о его предмете, очень беспокоился о результатах грядущего экзамена. Его репутация была идеальна, ни единого пятнышка — всегда собран, все и везде успевал, строго следовал программе. И этой репутации ничего не угрожало — до тех пор, пока директор не решил, что абсолютно все предметы их выпускникам нужно знать на экзаменационном уровне. Как мог Родерих, педантичный до мозга костей, позволить ребятам сдать его предмет хуже остальных? Да ведь из-за него могли упасть рейтинги школы! А это неминуемое сокращение финансирования, уменьшение притока студентов, снижение общего уровня их образованности и просто полнейший провал лично для него.

У него были веские причины считать именно так: с одним часом в неделю многого не успеть, дети будут постоянно забывать материал, а уж о подготовке и речи быть не может. Всего одна неделя, чтобы каждому из более чем трехсот студентов вбить в голову хотя бы самые известные имена и названия!

Ну кто бы на его месте не волновался? Элизабет прекрасно все понимала, поэтому молчала, изредка поддакивала и понимающе кивала. Она с трудом сдерживала зевоту, но ободряюще держала Родериха под руку, пытаясь не заснуть прямо по дороге. Лиз проделала невероятно тяжелый для одинокой юной леди путь, едва нашла дом, который они с Родерихом купили, чтобы не быть разделенными половиной земного шара, поспала несчастных три часа и первым, что он сказал ей при встрече, было: «Я с этими экзаменами скоро с ума сойду».

С момента их встречи прошло уже больше двух часов, из которых первые полчаса Эдельштайн невнимательно слушал ответы Элизабет на дежурные вопросы, заданные скорее из вежливости, чем из искреннего интереса. Все остальное время он рассуждал на тему предстоящих экзаменов, остановившись на какие-то двадцать минут, чтобы перекусить и пригласить Элизабет на прогулку в парк. Сама Лиз была крайне терпеливой, доброй и понимающей женщиной. Она очень соскучилась по своему «Роди», как она его ласково называла иногда, так что готова была слушать даже о том, как будут корчиться в муках ада те старшеклассники, которые не знают работ Уильяма Пичера^1.

Они гуляли по парку, Родерих рассказывал о своей насыщенной школьной жизни, Элизабет делала вид, что внимательно его слушает, и они, в общем-то, прекрасно проводили время, наслаждаясь обществом друг друга. Прогулка по чудесному пышущему летней зеленью парку приносила обоим изысканное эстетическое удовольствие. Это было не самое красивое место в городе, но здесь можно было расслабиться, вдыхая аромат почти лесной и свежий, закрывая глаза от света солнца и мечтая о чем-то неземном и прекрасном. Как будто бы погружение на дно океана, когда снизу видны только блуждающие солнечные блики и бесконечная синь над головой. И дышать нечем — от счастья, конечно.

Разве могло что-то испортить этот прекрасный день? Ну конечно! Могло ли вообще быть иначе? Кто бы мог подумать, что не только Родерих выберется из тесных стен школы, чтобы расслабиться сегодня. У учителя английского, например, не было ни одной свободной минутки на этой неделе: подготовка, проверка, подготовка, сон, и — невероятно — снова подготовка. Гилберт так уставал, что у него едва хватало сил просто на нормальный сон. И вот — чудесный летний денек, солнышко светит, птички поют, ни облачка на горизонте, ни директора за поворотом. Так почему бы не прогуляться? Естественно, по ближайшему парку, чтобы быстро вернуться в случае чего. Классика жанра: они не могли не встретиться.

— Родерих! — окликнул того Гилберт, издалека заметив друга. — Ты ли это?

— Кого я слышу, — улыбнувшись, Эдельштайн обернулся на голос. — Гилберт, наконец сбежал от директора?

— Что это за принцесса рядом с тобой? — как будто не замечая его, поинтересовался Гил и галантно поцеловал Элизабет руку. — Я Гилберт Байльшмидт, друг Родериха, тоже преподаю в «Кагами». Позвольте поинтересоваться вашим прекрасным именем, миледи?

— Ее зовут Элизабет. Элизабет Эдельштайн, — сухо улыбнувшись, ответил за чуть смущенную Лиз Родерих. — Моя жена. Я рассказывал тебе о ней.