Далече от брегов Невы

Однако Пушкин не случайно назвал Веру Фёдоровну «добрая и милая». Он мог бы прибавить — проницательная, умная. Ибо, чем больше она узнавала его, тем он больше ей нравился, и тем сомнительнее казались ей рассказы одесских знакомых об отношениях Пушкина и Воронцова. «Моё единственное общество продолжают составлять Волконские, — писала Вера Фёдоровна мужу, — из мужчин, которых стоит назвать, Пушкин, которого я начинаю находить не таким дурным, каким он кажется». Через некоторое время: «Мы очень хороши с ним». Неделю спустя: «Я начинаю питать к нему дружескую любовь… Я считаю его хорошим, но озлобленным своими несчастьями; он относится ко мне дружественно, и я этим тронута; он приходит ко мне даже когда скверная погода, несмотря на то, что, по-видимому, скучает у меня и я нахожу, что это очень хорошо с его стороны. Вообще он с доверием говорит со мной о своих неприятностях и страстях». Ещё неделю спустя: «Мы очень подружились; его положение очень этому способствовало: он действительно очень несчастлив. Мы ничего не знаем, что происходит в Петербурге относительно него». И на следующий день: «Почему ты так темно говоришь о деле Пушкина? Отсутствие графа Воронцова служит причиной, что мы ничего не знаем. Как могло это дело плохо обернуться? Он виноват только в ребячестве и в том, что не без оснований обиделся на то, что его послали ловить саранчу, и то он не ослушался. Он съездил туда, а вернувшись подал в отставку, потому что его самолюбие было затронуто. Вот и всё. Когда же наконец государи будут действительно знать, что у них происходит».

Государь знал обо всём. Ещё 11 июля Нессельроде сообщал Воронцову, что царь согласен выслать Пушкина из Одессы, что он имеет и другие сведения, доказывающие, что Пушкин «слишком проникся вредными началами». «Вы убедитесь в этом из приложенного при сём письма. Его величество поручил мне переслать его вам; об нём узнала московская полиция, потому что оно ходило из рук в руки и получило всеобщую известность. Вследствие этого, его величество, в видах законного наказания, приказал мне исключить его из списков чиновников министерства иностранных дел за дурное поведение; впрочем его величество не соглашается оставить его совершенно без надзора, на том основании, что, пользуясь своим независимым положением, он будет, без сомнения, всё более и более распространять те вредные идеи, которых он держится».

А посему, не только отставка, но и новая ссылка — в имение родителей, в Псковскую губернию, под надзор местного начальства. «Ваше сиятельство не замедлит сообщить г. Пушкину это решение, которое он должен выполнить в точности, и отправить его без отлагательства в Псков, снабдив прогонными деньгами».

В письме, перехваченном московской полицией, Пушкин писал Кюхельбекеру, что берёт уроки «чистого афеизма» у англичанина — «глухого философа», который, доказывая, что бога не существует, мимоходом уничтожает «слабые доказательства бессмертия души».

«Прощай, свободная стихия!»

Пушкин ещё не знал, что жить в Одессе ему оставалось считанные дни. Туманные намёки Вяземского в письмах к Вере Фёдоровне, отсутствие вестей из Петербурга невольно наводили на мысль, что ничего хорошего его не ждёт впереди. Он чувствовал себя как бы опутанным липкой паутиной, из которой можно освободиться, только сделав сильный рывок. И он задумывает бегство. Он и раньше подумывал о том, чтобы «взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть на Константинополь». Бежать можно было только морем. Так безопасней и вернее. Заплатить капитану какого-нибудь корабля, чтобы тот увёз его. Но для бегства нужны большие деньги. Деньги, деньги… Денег не было. Он посвятил в свои планы Веру Фёдоровну. Она пыталась помочь раздобыть необходимую сумму, но так и не сумела. Да было уже поздно… Российская государственная машина, обычно неповоротливая и медлительная, теперь работала быстро и чётко. Получив письмо Нессельроде о решении дела Пушкина, Воронцов из Симферополя предписал одесскому градоначальнику графу Гурьеву сообщить Пушкину волю государя и отправить его немедленно в Псков. Если Пушкин даст подписку, что нигде не остановится по пути к Пскову и будет прямо следовать к месту назначения, разрешить ему ехать одному. «В противном случае отправить его с надёжным чиновником».

Одесской жизни Пушкину оставалась одна неделя. Напоследок судьба поднесла ему подарок. В середине июля Вера Фёдоровна писала о Пушкине мужу: «Три женщины, в которых он был влюблён, недавно уехали… К счастью одна возвращается на этих днях».

Тяжело больную Амалию Ризнич муж отправил в Вену. Каролина Собаньская на время уехала из Одессы. Возвращалась Елизавета Ксаверьевна. Она приехала из Крыма 25 июля и поселилась по-прежнему на даче Рено.

Она вернулась в Одессу ненадолго. Ей предстояло ехать в имение матери под Белой Церковью к больным детям.

Ещё до отъезда в Крым графиня Воронцова подружилась с Верой Фёдоровной. И тогда, и теперь они много времени проводили вместе. Пушкин сопровождал их повсюду.