Далеко ли до счастья

При царе-батюшке мы часто ездили туды за покупками. Почитай, кажные выходные. У тятьки билет был бесплатный на всю семью. Вывозить разрешали продукты, всё, кроме мануфактуры. Материю мы на себя, бывало, навернём, а сверху мама иголкой сошьёт её, как юбку, так и проезжали. А тётку, которая позарилась на мамины вещи, прогнали.

Мы голодные плакали днём. Маму полгода пролечили, и от неё стали приходить письма. Видно, кого-то просила писать. Нам их читал знакомый жандарм. Добрый такой дядечка.

– Ну, чо, ребятишки, плохо вам? – скажет. – Вот моя жена постряпала, отправила вам. Давайте я письмо почитаю от мамки вашей.

А когда мама вернулась, то привезла десять метров тонкой сарпинки. Ткань такая узорчатая на платья. Их в больнице заставляли ткать, чтобы проверить, нормальные они или нет. Десять метров ткали для больницы, а десять – себе.

А потом жила у нас старушка безродная, взяли её из милости. Она за жильё нам не платила, а отрабатывала: пол мыла, варила. Бывало, хлеб печётся в русской печке, а я стою спиной к нему.

– И цо ты к хлебуску-то спиной стоис, нельзя задом-то к хлебуску, – всё учила нас.

Хлеб-то шибко почитали в наше времечко. Без хлебушка – никуды.

А как-то мама послала меня к куме за чаем. У неё была своя лавка, по-нонешному – магазин. Насыпала она мне чаю в мешочек, я иду обратно, мешочком этим трясу. Домой-то пришла, а чаю нет, весь по дороге высыпался. Вот приходит кума к нам, а меня такая икота разбирает, что не унять. Она и говорит:

– И не стыдно тебе, Грунька, ты намедни (недавно, значит) почто гребёнку у меня украла?

– Да вы чо, тётенька?!

И икоты у меня как не бывало. А она смеётся:

– Я нарочно тебя разыграла, чтоб икота прошла.

А иногда она позовёт маму:

– Приходи, Степановна, кету привезли.

Мама меня и пошлёт. Я выберу кету и тащу её домой, а голова и хвост по земле волочатся. Рыба-то на плече широка, тяжёла, умотаешься, пока дотащишь. А какая же она вкусная, эта кета!

Подросли мы с сестрой, стали на Святки гадать, какой муж будет у кого. У нас на кухне стоял курятник. И вот ночью, когда все улеглись, мы с Дуняшкой выпустили курицу и петуха. А петух-то как зачал орать, как зачал орать! Курица по куте (ну, по кухне) летает, зерно рассыпала, воду разлила. Отец услышал и заругался:

– Вы чо, девки, совсем сдурели? Свово ума нет, так займите у кого! Да вот хошь у Мотьки-дурочки. Она ить сёдни, поди, умнее вас будет.

Мы вроде как поутихли с гаданьем, но назавтра к нам подружки пришли. Пошептались мы да и опять удумали гадать: башмаки кидать или катанки. Кто-то кинул башмак – так прямо Дуняшке в лоб угодил. Слёзы, рёв… Только уговорили её, успокоили да и опять за своё:

– Девчонки, а может, крутиться зачнём? В каку сторону упадём, оттуда и жених. Дуняшка, тебе первой. Иди крутись.

Сестрёнка-то раскрутилась, и опять неудача вышла: головой ворота чуть не вышибла. Снова слёзы да рёв.

А когда семёновцы у нас на станции стояли, мы продавали им пирожки и котлеты. И вот видим, одна офицерша вышагивает. Расфуфыренная, как кукла, на каблуках. Это не то что мы, как играем в барыню, привяжем катки от ниток к башмакам. Идёт, значит, эта кукла по рельсам, платье по земле волочится, так она подол-то придерживает, чтоб не наступить на него. Того и гляди запнётся. Купила у нас обед и пошла обратно. В руках тарелочки у ей. А перед самым вагоном как упадёт!

Тарелочки разбились, котлеты разлетелись, сама вся в бульоне. Вот уж мы посмеялись! Она больше и не пришла к нам за едой.

Приехал на станцию атаман Семёнов. А нам интересно. Но там было тройное оцепление, и близко никого не подпускали. Совещание они в школе устроили. Мы хотели с деревьев в окна подглядеть, да разве увидишь? Отец-то как узнал, что мы собираемся идти туды, так отлупил нас ремнём и пригрозил ещё:

– Только попробуйте пойти, засеку!

А когда «красные» были у нас, Сергей Лазо всех в комсомол агитировал. В этой же школе. Дали нам бумажки. Но вскоре опять «белые» пришли, и мы эти бумажки посожгли… Ну, ладно, хватит на сёдни.

– А дальше-то? Ну, бабулечка, пожалуйста!

– Сказала – нет, значит нет. И не молите, и не просите. Делу время – потехе час. В другой раз обскажу. Покажьте-ка лучче, хорошо ли пошено перебрали…

«Забелка»

В память о моей матери Вере Степановне Ивениной

– Была я молодой, – начала рассказывать баба Вера.

– Да красивой, – хором подсказывают ей внучата.

– Да. Молодой да красивой, всем девкам «забелка», – соглашается она.

– Как это – «забелка»? – удивляются ребятишки.

– А чай молоком забеливали, вот как! Бывало, ни на одно гулянье девки без меня не и́дут: «Без Верочки там делать нечего. Парни не при́дут». Прибегает раз Тоська Витява и говорит: «Верунка, там опять парни из-за тебя дерутся!» Кабыть я их заставляю…

Внучата с любопытством, будто впервые увидя, разглядывают бабушку. И не верится им никак, что баба Вера, такая сейчас морщинистая, беззубая, но ещё с блестящими чёрными глазами и ямочками на полных щеках могла кружить голову всем деревенским парням.