Читаем Далёкое-близкое полностью

Прошепчет голос женского наива.


Прекрасна сеть осенних паутин.

Ты – в ней. И есть, конечно, господин.

И ты к нему за то уж благосклонна,

Что в бабье лето выбрана ты им,

Чтоб одолеть вдвоем немилость зим,

Перемолов в муку помельче, зерна.

* * *


Если в лодке течь

Началась со дна,

Ты костер разжечь

За двоих должна.


Ты себя спаси!

У берез Руси

Береста бела –

Поперек ствола.


Бересту в золу

Брось – и вспыхнет вновь

На ветру разлук

Твой костер – Любовь.


Ну, а милый твой,

Как придет апрель –

Запаклюет щель,

Просмолит смолой.


И на столб огня,

Что тобой зажжен,

Станет лодку гнать

Семь ночей, семь ден.

* * *


Душа чурается другой

Не оттого, что ей – чужая,

А оттого, что, узнавая,

Ее признала б дорогой.

Как тяжко бремя поздних встреч!

Родной души едва коснешься –

И в жизнь пропащую вернешься.

Себя не сможешь оберечь

От подношений ветерка:

Не лепесточек от гвоздики

Он оставлял возле калитки,

А пламень ясного глазка.

Я открывала: что ж, входи! –

Ласкай лицо, целуй мне руки...

Ни для кого во всей округе

Уж не секрет: к его груди

Я припаду на много лет...

Теперь его со мною нет –

И я к душе другой построже:

Калитку рвом я обнесла.

Но... узкий мостик из весла

Душой другой уже проложен.

ДОМ


Как обживать чужую душу?

Она стоит как дом. Наружу –

Шипы бревенчатых углов.


По-над рекой, на косогоре –

Как бы оставлена в дозоре:

Следит – кому каков улов?


Ах, всем бы поровну на свете!

... Но – больше тем, кто вовсе сети

На дно реки не погрузил.


Иль тем, чьи крупные ячейки –

Не плен ершу, не плен уклейке:

Сквозь них и ветер просквозил.


Тот дом достойным делом занят.

Меня он окнами поманит –

Те ярко-ярко отразят


Живую жизнь... А тени комнат

Меня – отдельною! – запомнят

И бог весть что вообразят.


* * *


Так растревожить свой покой,

Так растревожить – боже правый! –

Себя всей правдой и неправдой,

Что до Любви – подать рукой!


Всего лишь руку протянуть,

Не побоясь обжечь... Обжечься

О встречь рванувшееся сердце,

А после – на руку подуть.

* * *


Тянулся к полдню день,

А я – к стиху.

Стояло солнце желтое в зените.

И первой строчкой: «Вы мне позвоните?» –

Сгубила все... А строчка – на слуху

У всех, кому доверилась любовь.

Верней, ее июльское начало.

Палило солнце. И жара крепчала.

... И Вы едва кивнули, хмуря бровь.

НЕИСПОВЕДИМЫ ОБРАЗЫ


... И, как ни странно, промолчу,

Какая пышность калачу

Была подарена той печкой,

Той, за которой жил сверчок,

Но все ж не прыгал на шесток,

Хоть печь прикинулась овечкой.

Сверчок поэту – в доску свой,

Поскольку был рожден артистом.

Он пел с прищелком и с присвистом

Такими, что – хоть волком вой! –

Сверчка-певца не заслонить

И одаренному поэту...

... Ночь пел сверчок, а по рассвету

К с водою дождевой кювету

Он шел, чтоб горлышко промыть.

Сверчка-певца не повторить.

А печку – нечего винить:

Она-то дело знала туго.

Спекла на славушку калач

Для плакс, чтоб театральный плач

Не оглашал зазря округу.

МЕЖА


Не в пустоте живем – во лжи.

...И ложь, конечно, «во спасенье»...

Я ненавижу воскресенье.

А между двух полей межи

Пустым намеком не коснусь.

Она богата васильками –

К чему, зачем? – не знаем сами.

Здесь василек, и тут... И пусть!

Свою межу не прополю.

Дым голубой на тонких стеблях

Меж мной-тобой... Для соли, хлеба

На стол скатерку постелю

Я с голубыми васильками...

* * *


Семь раз повторила: «Что было, то было...»

Я всех потеряла, кого полюбила.

Я всех потеряла, осталась одна –

Я выпила горькую чашу до дна.


Я выпила чашу – и 'oб пол разбила.

Я всех потеряла, кого полюбила.

...Так что же в мой дом не приходит покой,

Покой, что живет за широкой рекой?


С лесами заволжскими он неразлучен,

Не знается с веслами, с воплем уключин.

... А весельных лодок на Волге не счесть –

Из весельной лодки заброшена сеть


Одним рыбаком – и вол'oчится п'o дну...

От скрипа уключин, возможно, оглохну,

Но н'a берег выйду я лодку встречать:

Пора рыбака рыбаком величать.


Я к встрече с любимым еще не готова –

Я н'a берег выйду к привозу улова.

Улов, до чего ж ты сегодня богат!

Багров перелив плавников, как закат.


Я н'a берег выйду на самом закате.

Ах, разные граждане, в глубь не копайте!

Я в самом начале семь раз повторила:

«Я всех потеряла. Что было, то было».

РАСПЛАТА


Ах, сокол, выросший на воле, –

В любовь – как в омут, с головой?!

Жарою воздух обездолен:

Не напоен водой живой.


На нет воздушные потоки

Сошли. Стоячий воздух вял.

Как будто высосаны соки –

Как свод небесный полинял!


Тяжка картина приземленья:

Земная в трещинах кора.

Ни капли влаги, ни растенья:

Все с корнем вырвала жара.


Всё ближе, кажется, к расплате.

(Любил, а вскоре – разлюбил.)

Зной уступил вчера прохладе –

И не поднять безвольных крыл.

ДВЕ МГЛЫ


Я не знаю, с чего и начать.

Различить – сон иль явь? – не смогла.

Мглу на детских качелях качать

Начинала такая же мгла.


Поднимается мгла до небес –

И стоит неподъемной стеной...

Не на глаз неподъемна, – на вес:

Это я ощущаю спиной.


Со спиною согбенной стою

Я во мгле, не плотнее, чем бязь,

Повернуться лицом убоясь

К мгле, чью толщу вовек не пробью.

ПОДГОТОВКА К ЗИМЕ


Лишь стоит дождичку пройти,

Как воздух враз похолодает.

Уже не в жар тебя кидает, –

В озноб... И рукава скрестить,

Упрятав руки в рукава,

Все – от плеча и вплоть до ногтя –

Тебе приятно... Неохота

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия