Дальнее зрение. Из записных книжек (1896–1941)

Поняли, что взяв на себя власть, правящие в мире классы утратили способность стоять прямо жизни и видеть Истину выше себя и без подделок под свои вожделения. Но зато надеются на чудо, что выставив ко власти простых людей, обойдут это неизбежное перерождение, в прельщении той надеждою, что взяв власть, простые люди останутся теми же прежними простыми людьми, не утратив своих прежних возможностей – видеть Истину выше себя. И на такую «абракадабру» надеются и даже очень умные люди.

В социалистических попытках строительства общественности все разваливается именно потому, что начинается с самоутверждения, зависти, искания своего.

Социалистический рационализм – диктаторство рассудка над миром; рационалистический панлогизм перерождается в рационалистическое декретирование своей правды миру!

Ленинизм до исступления!

Да, наши «западники» поистине имели мало своего, зато страстно хватались за все книжоночки, приходившие с Запада! Невежество относительно своего русского помогало им не заниматься своим: непрестанная увлеченность чем-нибудь западным подкрепляла убеждение, что только с Запада и узнаем мы толковые и нужные вещи! Твое поведение создает в тебе то, что ты есть; а по тому, что ты есть, ты судишь и о всем прочем вокруг себя!

Собственно говоря, на Белинском и Бакунине удобно изучать явления распада личности и образование новых личностей!

Христианство родило социализм. Это роковое следствие греха церковных людей и иерархии, ложно проповедовавших свет Христов в мире. Недостаток любви в деле Божием родил суд и ненависть, стремление мирскими средствами добиться благ христианства, понимая последние популярно и грубо как материальные преобразования наличной жизни.

Аристократизм иерархического авторитета заменяется аристократизмом рационализирующего авторитета профессионального ученого. Класс клириков замещается классом ученых. Это было еще и переходом от католицизма к национализму и далее к социализму, у революционеров остается «народ», спасающий сам себя без всякой иерархии! Тут склон ленивых и схематических умов к анархизму.

У Кропоткина есть сходство с Толстым не только в наружности! Тут общее с «барским демократизмом» инстинктов и вкусов! Своего рода «органическое народничество».

Ленивые, схематические умы скорей норовят шагнуть к концу как-нибудь без исторического труда, как-нибудь случайно, «авось выйдет!» Таковы анархисты и народники левого пошиба.

Это надо было ожидать из предсказаний Демолена: где так слаба воля и индивидуальная инициатива, как в России, там для социализма наилучшая питательная среда, и именно для этого спокойного, теоретизирующего, немецкого социализма скрытых буржуа-«пролетариев» фабрик и городов…

Все интеллигенты более или менее похожи на граммофоны: в своем индивидуализме и интеллектуализме они находят в жизни лишь поводы для болтовни на свои модные темы. Жизни в ее непосредственном прямом значении они не чувствуют, ибо в ней не участвуют. Не участвуют же потому, что они стоят принципиально вне общей народной стихии.

Можно ли рабски любить? Любовь всегда дар от избытка сердца!

Бог есть то живое, действенное лицо, которое нас всех объединяет. Для еврейства Он был объединяющим лицом Израиля. Для Ф. М. Достоевского Он – всеобъединяющее лицо народа. Для нас Он – всеобъединяющее лицо человечества, через которое мир творится заново, и не по идеалистической человеческой выдумке, – как склонен думать Горький, – а потому, что человечество – участник и элемент мирового творчества, участник и слуга Бытия!

Индивидуализм в конце концов – солипсизм. А солипсизм всегда монархичен и анархичен, поскольку монархизм его исходит из себя и заставляет мир вращаться около себя! Другое дело монархический принцип для тех, кто его признает независимо, помимо и выше себя! Тогда это антипод анархизма, ибо живет признанием Закона вполне независимо от индивидуальных вожделений и исканий.

Вот эта драгоценная способность перешагнуть через свои абстрактные предвзятости и увидать то, что есть, – несравненная красота Толстого!

Тут была инстинктивная догадка, что надо отказаться от всего своего! Уход Толстого – попытка вырваться от самого себя, от Голядкина!