Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации

Владивостокское правительство осудило действия Тряпицына, но он отказывался признавать его, утверждая, что Россия – федерация с правом на самоуправление. Дальневосточные и сибирские большевики попытались подчинить себе Тряпицына и Лебедеву, но все их старания были безуспешны. Радикалы Камчатской области, собравшиеся в Охотске, разделяли презрение Тряпицына к «соглашательской политике» Виленского и других[534]. В то же время Тряпицын лгал своему отряду о директивах из Москвы и о положении за пределами Сахалинской области, скрывая от партизан факт формирования буферного государства и заявляя, что советская власть приказала им отстоять Амур или умереть[535].

Убийство пленных японцев вызвало взлет оборонческого национализма в японской прессе и общественных дискуссиях. По словам американского поверенного в делах Эдварда Белла, после того как Военное министерство в начале июня 1920 года опубликовало официальное заявление о событиях в Николаевске, взбудораженное «общественное мнение» «потребовало карательных мер» против партизан. Некоторые газеты призывали к оккупации Северного Сахалина «как гарантии репараций после того, как будет создано российское правительство, с которым можно иметь дело»[536].

ОБОРОНЧЕСКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ

Хотя начиная с мая 1920 года и Москва, и Токио поддерживали идею буферного государства на российском Дальнем Востоке, между ними не было согласия по поводу того, где должен находиться центр этого государства. РСФСР, безусловно, выступала за Верхнеудинск. Японское правительство склонялось в пользу Владивостока, но военное командование Японии продолжало поддерживать Семёнова, несмотря на заявления о скором выводе японских войск из Читы. Решение японского командования оккупировать часть Сахалинской области вдохнуло новые силы в российский оборонческий национализм и укрепило надежды владивостокских либералов и умеренных социалистов на достижение широкого национального согласия.

С точки зрения многих русских и японцев, центральное место в дальневосточных вопросах занимал национализм. Леволиберальный «Вечер» считал, что новая позиция японских властей отнюдь не означает, что они стали поддерживать демократию, и напоминал, о презрении японцев к воле русского народа, приведшим к атоманщине. Но и руководители cоветской власти, по мнению «Вечера», были «чужды национального чувства», с безразличием относились к нуждам дальневосточного населения, а значит, не особо отличались от японцев[537]. Тем временем японское командование, по всей видимости, не соглашалось с политикой своего правительства, сделавшего ставку на Владивосток. «Владиво-Ниппо» утверждала, что ведение переговоров с дальневосточными властями является большой ошибкой и вопрос о буферном государстве следует решать непосредственно с советским правительством[538]. Как сообщало «Дальневосточное обозрение», либеральные газеты в самой Японии скептически относились к самой идее буферного государства. В отличие от аналогичных государств в европейской части бывшей империи (Финляндии, Эстонии, Латвии, Украины и Грузии) оно не могло быть полезным в силу отсутствия в его фундаменте «расового антагонизма», то есть антиколониального национализма. Японские либералы считали, что русское население Дальнего Востока будет действовать в интересах единого российского правительства и буферное государство станет всего лишь иллюзией[539].

В самом деле, именно этот сценарий как будто и разыгрывался во Владивостоке. 25 мая 1920 года коалиционная комиссия, осуществляя на деле программу леволиберального национализма, приняла Положение о выборах во Временное народное собрание Дальнего Востока. Это собрание, которое также называли предпарламентом, созывалось как временное, вплоть до воссоединения Дальнего Востока и созыва регионального Учредительного собрания. Предпарламент формировался при помощи смешанной избирательной системы, включавшей в себя как прямые выборы, так и делегирование депутатов политическими и общественными организациями. Лишь городское население принимало участие в выборах по «четыреххвостке», а систему представительства в сельских местностях должны были определять органы местного самоуправления. Смешанную систему поддержали даже эсеры, самые активные защитники прямых выборов, аргументируя это тем, что хаос Гражданской войны затрудняет агитацию и передвижение по Дальнему Востоку, но, возможно, просто из-за опасений, что большевики действительно располагают широкой поддержкой населения[540].