Дальний Восток: иероглиф пространства. Уроки географии и демографии

Больше, чем устриц, в Приморье любят морских ежей – не чёрных, самых распространённых, а зеленовато-бурых, с короткой игольчатой щетиной. Их разбивают и едят оранжевую внутренность, именуемую икрой, в сыром виде. Считается, что ежи исключительно полезны; существует легенда, что их даже доставляли из Приморья в Кремль для поддержки стареющих руководителей ЦК КПСС. Пожалуй, впервые в отечественной литературе ёж описан Гончаровым в «Фрегате “Паллада”»: «Морской ёж – это полурастение, полуживотное: он растёт и, кажется, дышит».

Помимо ежей, к иглокожим относятся кукумарии и трепанги, которых первым описал тоже Гончаров: «Старик вынул из-за пазухи свёрток бумаги с сушёными трепангами (род морских слизняков с шишками)». Ели их в основном китайцы; до сих пор на дальневосточных таможнях задерживают контрабандные партии сушёного трепанга. В Китае «русский красный трепанг», собранный в дикой природе, ценится выше выращенного искусственно.

У водоросли ламинарии широкие кожистые бурые листы – «слоевища». Она образует на морском дне настоящие леса. Именно благодаря водорослям прибой пахнет йодом. Вначале морская капуста не считалась русскими за еду. Само название – «морская капуста» – выдаёт сухопутного крестьянина, не придумавшего ничего лучше, как сравнить подводную траву с капустой. «Жители не могли дать нам провизии: едва ли у них столько было у самих, чтоб не умереть с голоду. Они мочат и едят морскую капусту, выбрасываемую приливом, также ракушки», – писал Гончаров о корейцах. Уже из интонации ясно отношение классика к такому меню. В «Кратком историческом очерке г. Владивостока» Николая Матвеева-Амурского (1910) морская капуста упоминается лишь как экспортная статья экономики; ламинарию продавали в Китай, русские её не ели. Королём капусты стал первый гражданский житель Владивостока коммерсант Яков Семёнов. В советское время делались попытки приучить русского человека к этому своеобразному и полезному продукту, но пирамиды из консервных банок с морской капустой в магазинных витринах вошли в анекдоты о дефиците «нормальной» еды.

Зато ещё в 1960-х агар-агар (растительный аналог желатина, редчайший пример заимствования из малайского), получаемый из приморской водоросли анфельции, позволил технологу-кондитеру из Владивостока Анне Чулковой разработать особый рецепт конфет «Птичье молоко», принёсший ей звание Героя Соцтруда.

«Трепанги, гребешки и морские ежи во Владивостоке были всегда. Но в моём советском детстве нам в голову не приходило, что их можно есть, – вспоминал музыкант Илья Лагутенко. – Мы стояли в очередях за колбасой, а на городском пляже под ногами были те самые деликатесы, за которыми некоторые летают в другие страны».

Поначалу русские дальневосточники брезговали даже крабами. В «Справке по вопросу о мерах для устранения финансово-экономического кризиса в Приамурье», датированной 1913 годом, говорится: крабы идут сугубо на экспорт – в Китай. В военные годы краб оказался кстати, но даже тогда его ели с недоверием. Гроза бандитов Глеб Жеглов в романе братьев Вайнеров «Эра милосердия» рассуждает: «Конечно, краб – это не пища… Так, ерунда, морской таракан. Ни сытости от него, ни вкуса». Крабов приходилось навязчиво рекламировать: «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы!» И вот итог: герой фильма Рязанова «Ирония судьбы» Женя Лукашин признаётся в любви к крабам.

Если крабы, гребешки, трубач стали общепризнанными деликатесами, то в отношении других морепродуктов «традиционная антипатия» сохраняется. В кухню дальневосточников проникло далеко не всё из того, что водится в местных морях, – рыбные рынки японской Осаки или корейского Пусана не сравнить с владивостокскими.

К речной рыбе многие дальневосточники относятся пренебрежительно («тиной пахнет») – и совершенно напрасно. К тому же в наших реках водится немало того, чего не найти на Волге или на Дону. В холодных северных реках живёт самая благородная рыба: хариус, таймень, нельма, чир, муксун. Эта рыба – такое же сокровище, как золото, рождающееся в тех же северных реках. Возможно, она дана нам для того, чтобы мы всерьёз посмотрели на холодные пустынные пространства, поняли, что они-то и есть наше главное и сокровенное, а не модные шумные города или тёплые беззаботные курорты. Сейчас ещё не понимаем – когда-нибудь поймём. Мечтать нужно о Севере и холоде, и выиграет тот, кто поймёт это первым. Даже старик Хоттабыч решил пойти радистом в управление Севморпути. Мистик Рерих писал: «…вообще помни о Севере. Если кто-нибудь тебе скажет, что Север мрачен и беден, то знай, что он Севера не знает. Ту радость, и бодрость, и силу, какую даёт Север, вряд ли можно найти в других местах… Подойди к Северу без предубеждений».

Как, должно быть, смешно звучат для посторонне-потустороннего человека слова «Русский Север» или «Юг России»: у нас ведь всё – Север. Для нас так же смешно может звучать словосочетание «Северный Заир». Живут там северные заирцы и шутят над южными, которые мёрзнут, приезжая к родственникам в гости…