Дамы без камелий: письма публичных женщин Н.А. Добролюбову и Н.Г. Чернышевскому

Неужели, милый Количка, ты не мог так постараться, чтобы портрет твой принесли мне бы в пятницу 19[235]. Количка, это было мне очень обидно. Ты, кажется, можешь себе представить, как я ждала и как я надеялась получить в тот день! И на место 19 ч[исла] я получила 22 ф[евраля].

Я было совсем поправилась здоровьем, только еще со двора не могла ходить, а потом с 19 числа опять захворала. В 6 часов вечера мне принесли твое письмо, оно немного меня обрадовало. Ах, добрый мой ангел, как было мне грустно и как плакала, думала я, что ты меня так скоро забыл. До 22го я была как полоумная, и только в тот [день], т. е. 22, когда мне принесли твой порт[рет], я успокоилась. Когда я только открыла ящик и увидала тебя, я так и думала, что ты сам стоишь, и потом так заплакала, но все-таки успокоилась.

Доктор также удивлялся, отчего мне то хуже, а потом, когда он пришел во вторник, он спрашивал меня, отчего я сегодня такая веселая, верно хорошие вести из Пет[ербурга], а Ам[алия] сказала, что я получила твой порт[рет]. Док[тор] на это и говорит: Давно бы надо было прислать, и Т[ереза] К[арловна] наша не была бы больна.

6го марта будет Док[тора] свадьба, и он хочет непре[ме]нно, чтобы я пришла к ним. Он несколько раз был с невестой у меня. Она очень похожа на Ольгу Сок[ратовну][236]. Такие черные волосы и добрые глаза как у О[льги] С[ократовны]. Прости, мой милый Колинька, что я тебе такое скучное письмо пишу и так скверно. И прости, что я не отвечала на первое письмо, которое я получила 19, но теперь ты знаешь, отчего я не отвечала. Потом я получила сегодня в 12 часов другое письмо и сейчас же отвечаю тебе. Одно только скверно, что у меня рука трясется, я еще немного слаба. Ванны я до сих пор делаю, потому что у меня еще все не было[237].

Добрый мой Количка, ты опять меня не понял. Ты пишешь, что я тебе подозреваю. Зачем мне это делать. Ведь я тебе писала, что делай, что хочешь, только пиши мне все, как будто ты пишешь своему товари[щу]. Не думай, что я буду огорчаться или скучать. Напротив, я буду ценить и любить еще больше тебя, впрочем, больше любить невозможно. Только для того, мой добрый, дорогой дружочик, я и уехала, чтобы дать тебе вволю и спокойствие, и чтобы ты не тяготился мной. Многое я предпоследнее время видела от тебе, как ты тяготился мной и не мог избавиться от меня. Разумеется, я верю, что ты мог легко сделать конец, но ты, мой ангел, слишком добр, чтобы обидеть меня или свою бедную Т[ерезу]. Теперь, милый Количка, я вижу, что ты хоть немножко любишь меня, когда я так далеко от тебя, и Бог знает, сойдемся ли когда опять. Ну да что об этом говорить. Только ты, мой ангел, ради Бога, не сердись за это письмо, не думай, что я хочу тебе поминать, что было.

Я сама не знаю, что делаю и что пишу.

Одно только я могу сказать, что я довольно спокойна, и бывают минуты, когда я бываю счастлива, вспоминая прошедшее. Одно только больно: если бы не Катерина Кл[еманс][238], я бы, кажется, ни за что не уеха ла. Я ведь только уступила свое место и думала, что ты ее очень полюбил, и притом она ведь сказала, что она ни за что не уступит тебе. И даже хотела мне самой сказать это, и слава Богу, что не пришлось слышать. Не всякий найдется такой честный и добрый, как ты. Другие смеются, а [ты] жалеешь. Вот поэтому она и говорит так.

Еще раз прошу тебе, мой Ангел, прости и не думай, что я тебе упрекаю, я же теперь верю, что ты любишь меня. Ведь если бы ты не любил меня, ты не стал бы писать своей несносной Т[ерезе]. На счет адреса, мой друг, я тебе потому писала неверно, потому что здесь говорят по-естлян[дски], а я не понимаю. Церковь почти что рядом, а Бот[анический] сад против. А вокруг церкви нужно ходить так, потому и пишут против Сада, а дом бывше[го] Соболева, а теперь Шютце и притом в нашей улице 3 дома Собол[ева], а Шютце один. Так поэтому и верно. Милый ангел, я ничего не поняла, что ты мне писал на счет страховое письмо. Я ничего не знаю и ничего не писала целую неделю и не посылала никакого страх[ового] письма. Ты, верно, ошибся.

Милый, дорогой Количка, прости и не сердись, и не смейся на это письмо, что так скверно писано. Но, право, мой Друг, у меня рука очень трясется, и Доктор не велит ничего делать. Доктор знакомый Ам[алии]. Он целый месяц лечил и ходил 2 и 3 раза в день и даже по ночам приходил, я ведь была очень больна. Доктор рассказывает, что, когда я бредила, тогда я брала Доктора за руку и целовала его руку и называла «милый Количка» и просила, чтобы ты тут остался и не ехал бы назад в П[етербург].

Вот видишь ли, какая я глупая и какие пустяки пишу, но я знаю, что ты не осудишь меня, потому что любишь немножко свою

Т[ерезу].

{Доктор за лечение ничего не берет.}