Дамы из Грейс-Адьё и другие истории

Меня смутило их крайнее невежество, и, набравшись терпения, я рассказал о своем знакомстве с Джоном Каблуком и посещении Всех Надежд. Однако чем дотошнее я расписывал подробности этой истории, тем упорнее они утверждали, будто знать не знают ни о какой усадьбе и о ее хозяине.

– Возможно, я ошибся в имени, – наконец сдался я, хотя нисколько не сомневался в своей памяти.

– Не иначе, мистер Симонелли! – заметила миссис Гатеркоул.

– Наверное, вы говорите о мистере Кейбле, – с сомнением предположила старшая мисс Гатеркоул.

– Или о Джоне Блуме, – добавила мисс Марианна.

Дамы пустились в обсуждение возможных кандидатов, но так и не смогли остановиться ни на ком. Этот был слишком стар, тот – слишком молод. На мили вокруг не нашлось джентльмена, способного, по мнению дам, стать отцом новорожденного младенца. Полагаю, все вышеизложенное свидетельствует лишь о прискорбной нехватке мужского пола в этой части Дербишира.

29 сентября 1811 года

Кажется, начинаю догадываться, почему миссис Гатеркоул так стремилась заполучить в свой приход обеспеченного женатого священника. Она боится, как бы бедный и холостой не решил, что самый простой способ обеспечить свое будущее – жениться на одной из ее дочек. Роберту Йорку (священнику, о котором миссис Гатеркоул упомянула как о владельце годового дохода в шестьсот фунтов) было отказано только из-за того, что он начал проявлять признаки влюбленности в старшую мисс Гатеркоул. Подозреваю, что миссис Гатеркоул не в восторге от того, каким успехом я пользуюсь у всех пяти сестер. Выяснилось, что каждая просто умирает от желания чему-нибудь научиться. Натурально, на роль учителя барышни избрали меня. Старшую мисс Гатеркоул я обучаю французскому, мисс Марианну – итальянской грамматике, Генриетте преподаю историю Британии в романтическом ключе, Китти – в кровавом. Джейн достались математика и стихосложение.

9 октября 1811 года

Этим утром, вернувшись из Апперстон-Хауса, обнаружил у дверей дома Дандо с двумя лошадьми. Слуга сказал, что его хозяин хочет сообщить мне нечто не терпящее отлагательства.

Как и в прошлый раз, я нашел Джона Каблука в библиотеке за книгой. Рядом на грязном столе стояли бутылка вина и грязный стакан.

– Наконец-то, мистер Симонелли! – Хозяин вскочил с места. – Рад вас видеть! Сдается, сэр, вы унаследовали не только внешнее сходство с нашим семейством, но и наши пороки!

– О чем вы?

– О лжи, разумеется! Перестаньте, мистер Симонелли! Не изображайте невинность! Я вас раскусил. Вашего отца звали вовсе не Симонелли, и, насколько я знаю, он никогда не был в Генуе!

Молчание.

– Вы знали моего отца, сэр? – смятенно спросил я.

– Ну разумеется! Он был моим кузеном.

– Это совершенно невозможно!

– Напротив, – заявил он, – и если вы внимательно прочтете это письмо, то увидите, что я прав. – И Джон Каблук вручил мне пожелтелый лист бумаги.

– Ума не приложу, что заставляет вас оскорблять меня, сэр, но если вы не потрудитесь взять свои слова обратно, мне придется вас проучить. – И я с досадой попытался вернуть письмо, но тут мне в глаза бросилась фраза: «…третью дочку йоркского торговца льняными тканями».

– Постойте! – вскричал я и снова выхватил письмо из рук хозяина. – Моя мать была третьей дочерью йоркского торговца льном!

– Да неужто! – Лицо Джона Каблука исказила обычная кривая ухмылка.

Письмо было написано в таверне «Старая звезда» на Стоунгейт в Йорке и адресовано Джону Каблуку. Автор сообщал, что вынужден завтракать второпях (и действительно, бумагу испещряли пятна от масла и джема). Он направлялся в поместье Всех Надежд, но в Йорке его задержало вспыхнувшее чувство к третьей дочери торговца льняными тканями. Чаровница была описана во всех подробностях. Я успел прочесть о «легкой округлости форм», «золотисто-русых локонах» и «глазах цвета незабудок».

Если верить словам друзей, а также акварелям, которые мне довелось видеть, портрет определенно был срисован с моей матери! Даже если бы я и после этого не поверил Джону Каблуку, письмо было датировано девятнадцатым января 1778 года. Ровно за девять месяцев до моего рождения! Внизу стояла подпись: «Твой любящий кузен Томас Перелесок».

– Такая любовь, – промолвил я, дочитав письмо, – а ведь уже на следующий день он ее бросил!

– Вы не должны его винить, – сказал Джон Каблук. – Никто не может противиться своим страстям.

– И все же, – продолжил я, – кое-что меня удивляет. Мать всегда очень расплывчато описывала своего соблазнителя (она даже не знала его имени), но в одном никогда не сомневалась – он был иностранцем.

– Ну, это легко объяснить, – отвечал Джон Каблук. – Как бы долго мы ни жили на этом острове – на много тысячелетий дольше нынешних обитателей, – мы предпочитаем держаться обособленно и гордимся, что в наших жилах течет иная кровь.

– Вы – иудеи?

– Иудеи? – переспросил он. – Разумеется, нет!

Мгновение я размышлял.

– Вы сказали, что мой отец умер?