Дамы из Грейс-Адьё и другие истории

– Увы. В тот раз после расставания с вашей матерью Том так и не добрался до моей усадьбы. Сначала его увлекли конные скачки, потом петушиные бои. Однако несколько лет спустя он снова написал: обещался посетить меня в середине лета и погостить подольше. На сей раз он успел добраться до деревни неподалеку от Карлайля, где снова пал жертвой любовной страсти к двум девушкам…

– Двум! – воскликнул я изумленно.

– А что вы хотите? – отвечал Джон Каблук. – Каждая оказалась по-своему хороша, поэтому он никак не мог выбрать. Одна была дочерью мельника, другая – пекаря. Том хотел, чтобы они отправились вместе с ним в его дом на Эйлдонских холмах{20}, где жили бы в мире и согласии, следуя велениям своих сердец. Увы, его щедрое предложение не нашло отклика у черствых, неблагодарных девиц, а вскоре пришла весть о смерти Тома. Позднее я узнал, что дочка мельника прислала ему записку, в которой намекала, что готова уступить. Он отправился к мельнице, туда, где на берегу быстрой речки росла рябина. Здесь я вынужден прервать свой рассказ и заметить, что в лесу нет дерева отвратительнее! Обе девицы ждали вашего отца под рябиной. Дочка мельника швырнула Тому в лицо горсть этих ужасных ягод, а дочка пекаря столкнула его в реку. Затем они сбросили сверху мельничный жернов, который придавил Тома ко дну. Кузен был на редкость силен. Вся моя семья (вернее, наша) славится необыкновенной выносливостью. Нас не так-то просто лишить жизни, но на груди Тома лежал мельничный жернов! В конце концов он захлебнулся.

– Боже милосердный! – воскликнул я. – Это чудовищно! Как священник я, безусловно, не могу одобрить привычки моего батюшки обольщать юных дев, но как сын должен признать, что возмездие не соответствовало тяжести деяния! Неужели правосудие не настигло убийц?

– Увы, нет, – отвечал Джон Каблук. – Впрочем, довольно ворошить печальное прошлое нашего семейства. Лучше скажите мне, чего это вам взбрело в голову, что вы – итальянец?

Я сказал, что идея принадлежит деду. Смуглое лицо внука и рассказы дочери внушили ему мысль о моем итальянском или испанском происхождении. Любовь к итальянской музыке решила дело. Деда звали Джордж Александр Симон – вот я и стал Джорджио Алессандро Симонелли. Добрейший старый джентльмен не отверг падшую дочь, напротив – он всячески заботился о ней и давал денег на слуг и достойный кров. Когда от горя и стыда мать умерла вскоре после моего рождения, дед взял меня в свой дом, воспитал и дал образование.

– Примечательнее всего, что вы избрали Геную, – заметил Джон Каблук, – город, который пришелся бы Тому по душе больше других, окажись он в Италии. Не безвкусная Венеция, помпезный Рим или надменная Флоренция – нет, именно Генуя. О, Генуя, вечный полумрак и зловещие отзвуки, что исчезают в сиянии морских глубин!

– Уверяю вас, я выбрал Геную случайно!

– Однако выбрали, – сказал Джон Каблук, – и ваш выбор свидетельствует о глубочайшей проницательности, каковая всегда отличала членов нашего клана. Впрочем, еще раньше вас выдало острое зрение! Никогда в жизни я так не удивлялся – вы заметили пару ничтожных пылинок, налипших на пеленку!

Я спросил, здоров ли его сын.

– Здоров-здоров, благодарю вас. У него превосходная кормилица, кстати ваша прихожанка. Ее молоко как нельзя лучше подходит младенцу.

20 октября 1811 года

Утром во дворе конюшни барышни Гатеркоул собирались на верховую прогулку. Разумеется, меня пригласили их сопровождать.

– Но, дорогая моя, – сказала миссис Эдмонд старшей мисс Гатеркоул, – вы не должны забывать, что, возможно, мистер Симонелли не ездит верхом. – И она устремила на меня вопросительный взгляд, словно предлагая с ее помощью выпутаться из щекотливого положения.

– Вовсе нет, – отвечал я. – Мне это не впервой. Не знаю занятия приятнее, чем верховая езда.

И я уверенно приблизился к довольно надменной серой кобыле. Однако она не стала покорно дожидаться, когда я на нее взберусь, а шарахнулась в сторону. Я последовал за ней, но невоспитанное животное снова отпрыгнуло от меня на пару шагов. Так продолжалось три-четыре минуты на глазах у барышень Гатеркоул. Внезапно лошадь встала как вкопанная, и я попытался влезть ей на спину, но не тут-то было – никогда не думал, что лошадиные бока такой причудливой формы! Вместо того чтобы в мгновение ока оказаться в седле (как я неизменно проделывал, взлетая на лошадей Джона Каблука), я застрял на полпути.

Разумеется, юные обитательницы усадьбы Апперстон-Хаус и не подумали винить во всем безобразную скотину, а сочли, что дело во мне. Не знаю, что ранило меня сильнее: удивленные взгляды мисс Гатеркоул и мисс Марианны или нескрываемое веселье Китти.

Позднее я обдумал этот вопрос более тщательно и пришел к выводу, что при здешней скудости общества грех не воспользоваться излишним досугом и не научиться кое-каким навыкам верховой езды – нельзя же так зависеть от дурного настроения кобылы! Попрошу конюха миссис Гатеркоул Джозефа со мной позаниматься.

4 ноября 1811 года