Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

Ничто не может лучше продемонстрировать отношение Мари к собственным записям, чем ее чувства и поступки во время пожара, уничтожившего обитель морозной декабрьской ночью 1650 г. Она кинулась спасать наиболее ценное для монастыря. В окружении пламени Мари вдруг поняла тщету всего сущего и ощутила поразительную безмятежность и полную свободу духа. Она выбросила в окно монастырские бумаги, затем взглянула на первый вариант своей духовной автобиографии. Поколебавшись, Мари дотронулась до рукописи — и, ведомая безошибочной жертвенностью, преспокойно оставила ее гореть[373].

Переписанная заново духовная автобиография, а также обмен письмами между Мари Гюйар и Клодом Мартеном знаменовали собой прощение, прощение Мари самой себя и Клодом — матери за то, что она покинула его. Излив море слов, мать и сын примирились друг с другом. Перелом в их отношениях произошел в 1641 г., когда Мари узнала об избрании сыном религиозного пути: в возрасте двадцати одного года он был принят новицием к бенедиктинцам, в конгрегацию св. Мавра. Годом раньше она упрекала сына в том, что он позволил каравану судов отбыть в Канаду без письма к матери и что не попал в орден иезуитов. Теперь он выполнил предназначение, которое Мари намечала для него с самого рождения: «Потеряв меня, ты многое обрел, мой отказ от тебя принес пользу. Многое обрела и я, оставив в твоем лице самое дорогое и невосполнимое для меня на этом свете. Добровольно утратив тебя, я нашла себя: вместе с тобой мы очутились в груди милосердного Господа, священному призыву которого оба последовали»[374].

Теперь Клод с удовольствием обыгрывал в письмах двойное значение слова «мать», а Мари радостно подписывалась как мать и сестра. Навечно разлученные, они желали друг другу большей святости, жизни во Христе и венца мученичества («Если бы я услышала подобное о тебе, мой дорогой сын, я бы несказанно обрадовалась», — писала она в 1650 г., после рассказа о том, как ее крестного Жозефа Онахаре сожгли живьем за приверженность христианству)[375]. Между делом она давала ему множество советов о духовной жизни, меняя свой тон по мере того, как он с годами поднимался все выше и выше: Клод получил сан священника, затем должность приора нескольких монастырей, стал одним из помощников главы ордена и, наконец, начал посылать ей собственные религиозные публикации[376]. Когда в 1649 г. он посетовал, что у него нет прямых свидетельств того, как она выглядит, Мари приподняла монашеское покрывало и показала свое лицо слуге, который должен был доставить письмо сыну во Францию[377]. Когда он поинтересовался ее «тайнами» — т. е. ступенями внутренней жизни, — она в конце концов удовлетворила его любопытство и включила в рассказ о себе чувства, которые испытывала в отношении Клода и своего замужества.

Сам Клод сообщал в письмах матери новости, справлялся о ней и просил ее наставлений[378]. Похоже, он был весьма откровенен по поводу своих «тайн», так как рассказал о длительной борьбе с гетеросексуальным влечением, которая началась в 1652 г. с непроизвольной эякуляции в присутствии пришедшей за религиозным наставлением молодой женщины и закончилась лишь десять лет спустя, когда он, по примеру св. Бенедикта, катался по крапиве и смаковал ожоги. «Невозможно сколько-нибудь долго жить духовной жизнью, — хладнокровно заметила Мари, — не проходя через подобные испытания»[379].

После смерти Мари Клод обманул ее и через издание книги присовокупил себя к жизни «этой замечательной Матери». Ее письмо, в котором она брала с него обещание, что никто, кроме него самого и его двоюродной сестры, не увидит автобиографии, он поместил в виде предисловия к вышедшей в 1677 г. «Жизни», раскрыв перед читателями не только смирение, из‐за которого Мари не хотела распространяться перед миром о дарованных ей милостях, но и собственное похвальное предательство, выразившееся в их обнародовании. Он разыскал копию полного исповедания грехов, составленного ею в 1633 г. для иезуитского Духовника («Я искал его более двадцати лет», — признался Клод), расспросил о Мари сестер-урсулинок и других знавших ее людей, обратился к воспоминаниям детства, а также использовал цитаты из своей тридцатилетней переписки с матерью, на основе чего снабдил каждую главу «Дополнением» (зачастую превышающим по объему сам текст), указывая источники информации и раскрывая все подробности. «У этой книги не один Автор, а двое, — сообщает он читателям. — И каждый играет важную роль»[380].