Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

Святая Фекла никогда не проповедовала христианство в африканской пустыне, продолжает Клод Мартен, припомнив старинную ученицу апостола Павла. Он напоминает (вполне в духе добропорядочного ученого мавриста XVII в., которому положено отделять правду от выдумок в истории христианства), что все проповеди св. Феклы оказались не более чем фальшивками. Точно так же он в 1676 г., занимаясь святой Урсулой и ее одиннадцатью тысячами девственниц, снизил образ этих амазонок, прославленных в урсулинской историографии, вопросом: как могла Урсула сплотить «такое множество изящных девушек из благороднейших семейств» в женское воинство?[386] И все же в автобиографии матери он делает вывод: «[В Канаде] Мари Воплощения… проповедовала Евангелие, насколько это позволяли ее пол и статус. Если ее нельзя назвать Апостолом, она во всяком случае заслуживает именования Равноапостольной [femme Apostolique]. И если по форме она не совершила всего, что совершали Миссионеры, не исключено, что… теперь ее заслуги [в этой области] признаны и ей воздается на небесах»[387].

Как «проповедница Евангелия», Мари Гюйар дель Энкарнасьон все глубже постигала народ, для наставления и спасения которого она прибыла, однако в одном направлении она двинуться не решилась. На сотнях страниц, которые Мари исписала про туземные племена Северной Америки, она нигде не дает систематического описания их верований, обрядов и образа жизни — того, что мы находим в «Реляциях иезуитов» наряду с рассказами последних об обращении в христианство, вероотступничестве, войнах и дипломатических ходах: сообщение Пьера Биара о «характере, платье, жилищах и пище» племени абнаки (1616); глава Поля Лежена «О вере, суевериях и заблуждениях монтанье» (1634); отчет Поля Рагно под заголовком «Заметки о гуронах в свете их болезней» (1647–1648); написанный Жаном де Кэном портрет «О характере и обычаях ирокезов» (1656–1657) и прочая и прочая[388]. Систематические описания служили пособиями для будущих миссионеров, а также стимулировали пожертвования от читателей, в чьих «душах пробуждалась жалость к обездоленности и слепоте несчастных племен». Помимо этого, они позволяли иезуитам использовать Новый Свет для критики Старого, например, «изумительное терпение» индейцев выставляло в дурном свете склонность к скандалам во французских семьях, а принятое у америндов коллективное владение имуществом и продуктами питания заставляло стыдиться существования нищих в христианской Франции и все более карательной направленности ее богаделен и приютов[389].

У Мари Воплощения было мало этнографического интереса — или он вовсе отсутствовал. Она сообщала изумительные детали, если они имели отношение к ее повествованию: о намазанных жиром телах девочек; о блюдах, которые радовали алгонкинов на монастырских приемах; об обращении с пожилыми индейцами, которых в охотничий сезон племя не брало с собой; о прорицающем и исцеляющем барабане, с которым расстался при обращении в новую веру вождь аттикамегов; об обычае «воскрешения» умершего через наречение его именем другого человека, который занимал в семье место усопшего; о бытовавшей среди женщин племени оттава вере в то, что видные над островом Манитулин паргелии — это жены Солнца[390], и т. д. Но в первый и последний раз Мари подробно рассказала об индейской одежде в ответ на прямой вопрос сына, заданный в 1644 г., через пять лет после ее приезда в Канаду. Единственное систематическое описание того, как туземные племена представляют себе богов и загробную жизнь, также было ответом на присланную сыном анкету, и она заговорила об этом лишь в 1670 г., когда провела в Америке около 30 лет[391].

Мари Гюйар интересовали прежде всего не различия между америндами и французами, а их сходство. И сходство это заключалось в одном, но зато самом главном для нее: способности к восприятию христианства. Мари нравились верующие, которые получались из ее девочек и женщин, нравилась быстрота, с которой они усваивают новое, нравились их способы подражания монахиням («elles se forment sur nous»), их рвение, их покладистость — все те замечательные качества, которые не мешало бы иметь и европейским христианам. О самых первых семинаристках из гуронов, алгонкинов и монтанье она отзывается так (в 1640 г.): «Они настолько внимательны ко всему, чему их учат, что… если бы я пожелала днями напролет зубрить с ними катехизис, они бы охотно согласились. Я потрясена до глубины души: во Франции я не встречала девочек, которые бы столь ревностно относились к учебе и молитвам, как они»[392]. И опять, несколько месяцев спустя: «Девочки поют с нами хором, и мы учим их всему, чему хотим, и они прекрасно приспосабливаются к этому [elles sont si souples]; мне не приходилось наблюдать отмечаемых мною склонностей у юных француженок». К концу жизни, когда среди воспитанниц появились ирокезки, она была по-прежнему исполнена восхищения: «наши сердца не нарадуются на них»[393].