Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

Два голоса в этом томе временами вторят, а временами противоречат друг другу. Мари, например, никогда не говорила напрямую о сексуальном желании. Она упоминает о «тяготах» брака в целом и о своей убежденности, что Бог поставил ее в это положение только для того, чтобы она произвела на свет сына, и еще дабы испытать ее потерей мужниного имущества. Но, когда Мари была послушницей в урсулинском монастыре в Туре, ей, по ее собственным словам, пришлось бороться с «чудовищной мерзостью» (saletez horribles) и мирскими соблазнами, которых она не подозревала в себе или, во всяком случае, которые считала преодоленными много лет назад[381]. Резонно предположить, что вериги и власяница Мари Гюйар, помимо всего прочего, предназначались для избавления от плотских желаний.

Тем не менее Клод был уверен, что склонность к целомудрию никогда не покидала мать: она еще в детстве хотела уйти в монастырь «и испытывала острую неприязнь к обычаям, заведенным в браке; преданно исполняя все супружеские обязанности, поскольку этого желал Господь, она со своей стороны не просила, чтобы их возложили на нее». Половой акт не произвел на нее никакого впечатления, не оставил следов ни в душе, ни в сердце, испарилось даже воспоминание о нем. Для читателей, которые могут задаться вопросом, откуда об этом известно сыну, Клод прибавляет: «так она сама однажды поведала квебекской монашенке в разговоре по душам, когда они затронули тему ее супружества»[382].

Что касается достижений, которых можно ожидать от женщины, тут мать смотрела несколько дальше сына. Оба сомневались в том, что женщина способна сочинять, а тем более публиковать богословские труды. Литература о вере и духовном развитии, вроде «Писем» Жанны де Шанталь, «Пути к совершенству» Терезы Авильской или духовных сочинений и писем самой Мари, — это одно, а серьезные теологические рассуждения — совсем другое. Мари постоянно пользовалась своим приобретенным через видения или в молитвах — т. е. богоданным — пониманием библейских текстов и вероучения, однако, как она признается в «Отчете» от 1654 г., никогда не посягала на книгу об этом («меня удерживало сознание собственной недостойности и ничтожности [bassesse] моего пола»). «Учитывая свой пол… она стыдилась рассуждать о Священном Писании»[383], — дополняет мать дон Клод.

Стыдливость оказалась поверхностной. Мари Гюйар сочинила-таки текст в помощь своим турским послушницам с кратким объяснением Символа Веры, Заповедей и Святых Даров — не прибегая к подробным обоснованиям или цитатам из Отцов Церкви, но с соответствующими цитатами из Библии. Клод издал его через несколько лет после автобиографии Мари, признав, что читатели, вероятно, удивятся, как «простая монахиня, не изучавшая гуманитарных трудов, вообще почти не читавшая книг, общавшаяся с образованными людьми только когда речь шла о руководстве ее духовной жизнью, могла заговорить языком теологии». Она сумела сделать это благодаря «ключу» к тайнам христианства, данному ей Богом… Впрочем, Клод торопится сообщить, что опубликовал «Школу богословия» не для ученых, а для простого люда[384].

В последнее десятилетие своей жизни Мари создала гораздо более амбициозный труд в виде «большой книги» на алгонкинском языке о священной истории и прочих святых вещах. «Я достаточно сведуща, чтобы познакомить с Христом все Племена и Народы», — заявила она в «Отчете» 1654 г. и в конце концов осмелилась изложить на «пленительном наречии» америндов те основы богословия, о которых считала себя не вправе писать на языке французов.

Клоду не довелось прочитать «Священную историю», однако он услышал в материнском «Я достаточно сведуща…» претензии на проповедничество. В Дополнении к главе автобиографии, в которой Мари с такой горячностью обращается к Богу Отцу, ее сын умеряет эти претензии, сделав отступление о женщинах в качестве проповедников и миссионеров.

Насколько мне известно, женщинам никогда не дозволялось официально занимать в церкви должность Проповедника: помимо нескольких мест в Посланиях апостола Павла, где он запрещает это, естественная скромность не разрешает женщинам выставлять свое лицо на всеобщее обозрение. Не менее запретна для них и роль Миссионера, несущего Святые Истины в языческие края, — как из‐за слабости их пола и несчастий, которые могут приключиться с ними, так и из‐за общепризнанного мнения, что при своем простодушии женщины скорее способны подорвать доверие к проповедуемой ими религии, нежели придать ей вес своим авторитетом. Кроме того, женщинам невозможно получить Священство, без которого сия роль также немыслима[385].