Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

Том «Книги о гусеницах» 1683 г. был издан Иоганном Андреасом не в Нюрнберге, а во Франкфурте, куда Граффы вернулись для улаживания семейных и имущественных дел. За два года до этого скончался Якоб Маррель, оставив наследниками дома, капиталов, обширной библиотеки и коллекции произведений искусства свою вдову, Йоханну Сибиллу, и мужей своей дочери Сары и падчерицы Марии Сибиллы. Наследство это, однако, было отягощено долгами. Маттеус Мериан Младший с некоторой жесткостью обвинял в создавшемся положении мачеху и ее мужа: дескать, Якоб и Йоханна Сибилла «растратили состояние [оставленное Маттеусом Мерианом Старшим], так что после смерти Марреля ей пришлось рассчитывать лишь на милосердные подачки дочери»[562]. Вскоре дело дошло до суда, на котором Мария Сибилла взяла сторону матери против мужа Сары, — типичная для XVII в. семейная ссора[563]. Пока шла тяжба, Мария Сибилла выпустила второй том «Книги о гусеницах», продолжала наблюдать за насекомыми, учила живописи группу франкфуртских девиц и переписывалась с оставшейся в Нюрнберге подругой-художницей, Доротеей Марией Ауэрин. К лету 1685 г. тяжба была выиграна женщинами, и Графф, который периодически наведывался в Нюрнберг для зарисовки уличных сцен, окончательно перебрался в дом на Мильхмаркт-штрассе. Вместо того чтобы последовать за ним, Мария Сибилла внезапно забрала мать и двух дочерей и поехала с ними во фрисландский Виуверд — проситься в тамошнюю общину лабадистов. В этой общине уже несколько лет состоял ее овдовевший брат Каспар, и она решила присоединиться к нему[564].

Обращение произошло еще во Франкфурте, на фоне семейной распри. Там же Мария Сибилла была в свое время крещена как лютеранка и, подобно всем родным, вступила в брак в евангелической церкви. Там же возникло движение пиетистов, сплотившихся вокруг Филиппа Якоба Шпенера, который с 1666 г. был франкфуртским пробстом и в 1675 г. издал свой труд Pia desideria («Благочестивые желания»), где призвал к обновлению лютеранской веры и к действенному воплощению ее по всей Германии. Нюрнберг этот призыв затронул мало, зато Франкфурт с энтузиазмом откликнулся на него. Некоторых неофитов Шпенер подвиг на участие в кружках по изучению Святого Писания, на благотворительную деятельность и на объединение в братство мистиков; других привлекла более радикальная идея отказа от всего мирского, которую проповедовала лабадистская община на севере, сначала в Херфорде и Альтоне, затем, после 1675 г., в Виуверде[565].

Что слышала и что читала Мария Сибилла? Посещала ли она проповеди Шпенера и благочестивые сходки у кого-нибудь на дому? Была ли знакома с Йоханной Элеонорой фон Мерлау? Элеонора родилась несколькими годами раньше Марии Сибиллы в том же Франкфурте, где Шпенер в 1680 г. выдал ее замуж за одного из влиятельных пиетистов; она с детства ощущала в себе присутствие Бога, и Иисус Христос посылал ей откровения о том, что находится на небесах, которые она чистосердечно изложила[566]. Не получала ли Мария Сибилла сочинения Жана де Лабади (по-французски или в переводе на голландский и немецкий) от своего брата Каспара? Например, его разоблачения растленного общества и идиллическую картину «своеобразного Рая, который можно было бы иметь на земле», если бы люди сохранили «простоту и искренность», что были присущи верующим в древности? Или его трактат о «себе» и самосовершенствовании? Или посвятительное письмо Анне Марии ван Схюрман, в котором он превозносил ее знание языков и прочих человеческих и небесных наук, а также ее мастерство живописца и гравера и призывал писать на духовные темы («Торопись же, сестра моя, дабы породить духовные плоды!»)?[567] А не прочла ли сама Мария Сибилла духовную автобиографию Анны Марии ван Схюрман «Eukleria, или Выбор счастливой доли», написанную из лабадистского затворничества и поведавшую миру о том, что никакие отрады философии не могут сравниться с подлинной христианской дружбой?[568]

Совершенно очевидно, что у Каспара Мериана кардинально изменилось восприятие жизни за год до отъезда в Виуверд, когда он после привычных коронационных процессий и топографических планов взялся за остросатирические иллюстрации к «Похвале глупости» Эразма Роттердамского и «Кораблю дураков» Себастьяна Бранта[569]. В случае с Марией Сибиллой Мериан единственные свидетельства перемены — ее отклик на Божественное присутствие в природе в виде метаморфоза, а также последнее письмо Кларе Имхофф в Нюрнберг, в котором она рекомендует влиятельному семейству своего мужа («вероятно, ему понадобится добрый совет»)[570]. Наконец, о переломе свидетельствует сам факт отъезда.