Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

С браком к этому времени было покончено. Мария Сибилла не оставила нам никаких намеков на разлад, который мог возникнуть в семье накануне обращения: муж напечатал ее «Книгу о гусеницах», и в издании 1679 г. она упоминает «неоценимую помощь моего дорогого супруга»[574]. Ясно одно: Иоганн Андреас не заразился религиозным энтузиазмом жены и не последовал ее примеру ни в искусстве, ни в жизни, а его приезд в Виуверд в надежде заполучить Марию Сибиллу обратно, как мы знаем, принес разочарование. Муж на коленях умолял жену позволить ему жить рядом с ней и дочерьми. То, что ему было отказано в разрешении «спать вместе с ней в священном месте» и даже побыть в общине среди членов «второго сословия», вероятно, объясняется мнением о нем Марии Сибиллы. Она была «тверда как камень», говорит брат Диттельбах, который затем напомнил ей строки из гл. 7 Первого послания к коринфянам: «И жена, которая имеет мужа неверующего… не должна оставлять его; ибо неверующий муж освящается женою». Мария Сибилла ответствовала, что пастор Ивон иначе толкует этот текст. В незадолго перед тем вышедшей книге Ивон утверждал, что христианский брак мог поддерживаться лишь подлинно верующими и с соблюдением «святой умеренности» в сексуальных отношениях. Если данные условия не соблюдались, верующий освобождался от супружеских уз (такая позиция отличалась от мнения лютеранской церкви, которая разрешала развод в случаях прелюбодеяния, намеренного оставления партнера по браку или импотенции, но никак не из‐за духовных разногласий или повышенной сексуальности брачных отношений). Поставленный перед выбором: развод или жизнь с неверующей женой, — один английский священник предпочел заупрямившуюся супругу и покинул Виуверд, чтобы вернуться к ней. Мериан предпочла остаться, за что Диттельбах впоследствии приводил ее в качестве примера отказа от брака среди лабадистов[575].

Не было ли в доме Граффов разногласий и по поводу «святой умеренности»? Слухи, распространившиеся уже после смерти обоих, винили в разводе то «постыдный порок» Граффа, то «каприз» Мериан, которой взбрело в голову уехать[576]. Конечно, их жизни после разрыва пошли совершенно разными путями. Объяснив нюрнбергскому муниципалитету, что «его жена бросила его и ушла к лабадистам», Иоганн Андреас получил развод, в возрасте пятидесяти семи лет вступил в новый брак и стал отцом еще одного ребенка. Между тем Мария Сибилла заявила во франкфуртском городском совете, что они с мужем «расстались» и тот «живет с ней не по-настоящему» [in Unrichtigkeit mit ihr lebt]»[577]. Хотя дочери сохранили отцовскую фамилию, Мария Сибилла снова стала Мериан и с тридцати девяти лет существовала без мужа. Но ей ли было бояться одиночества? Даже когда в 1686 г. в Валте умер ее брат, у Марии Сибиллы, ее матери и дочерей оставался «папаша Ивон», и все они принадлежали к святому лабадистскому семейству, которое, по словам одной из сестер Соммелсдейк, «жило вместе в любви, единой душой и единым духом»[578].

Это святое семейство поддерживало своих членов и в переделывании себя — достижение такой цели, как учили Лабади и Ивон, доступно нонконформисту уже в этой жизни. С «преступным Я» (soi criminel), с эгоистическим Я можно было покончить дисциплиной, покаянием, совместной молитвой и упражнениями в пророчестве, его можно было преобразовать в «очищенное Я», в «un Soi non soi», в «сверхъестественное Я естественного человека»[579].

Сведений о том, далеко ли она продвинулась по этому пути, Мериан нам не оставила. Вполне возможно, что ее привлекали те формы религиозности, которые были распространены среди лабадистских сестр. И пастор, и все «говорящие Братья», т. е. лидеры общины, были мужчинами, однако на религиозных собраниях слышались и пророчествующие голоса женщин, проповеди Ивона на голландский язык также переводила женщина (синхронно)[580]. Анна Мария ван Схюрман умерла смертью святой за несколько лет до прибытия Мериан в Виуверд, но на нее и ее «Счастливую долю» до сих пор смотрели как на образцы — ясного стиля богословских сочинений, спокойной жизни и радостного приятия смерти[581]. В 1683 г., когда «папаша Ивон» опубликовал описание самых благочестивых смертей, которые своей безмятежностью и даже смехом могли служить назиданием для прочих, большинство его примеров касалось женщин: в их число попали Луиза Гюйгенс из семьи голландских ученых (к которой, в частности, принадлежали Константейн и Кристиан), Мадлен Анри из Меца, Элизабет Слёйтер из Вестфалии и другие[582].