Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

В этом духовном царстве любви и наказания некоторые члены общины чувствовали себя возрожденными и радовались («Как чудесно жить среди детей Бога!»), тогда как другие начинали тяготиться унижениями. Нелегко было проявлять смирение семейству, у которого перекрасили в черный цвет богато орнаментированный сундучок со стихами на крышке, чтобы оно не слишком ценило эту вещь; нелегко приходилось и ремесленникам, которых перебрасывали по всему поместью, от одной работы к другой, чтобы они не возгордились своим трудом[583].

В каких бы обстоятельствах ни развивался духовный мир Мериан, мы можем лучше всего судить о нем в сфере работы. Она помогает нам понять процесс религиозного самопознания и переопределения себя Марией Сибиллой. Для некоторых из новообращенных жизнь в общине означала полный отказ от науки или художественного творчества. Ван Схюрман отложила в сторону свои лингвистические штудии и сосредоточилась исключительно на богословии. Ян Сваммердам, живший в религиозной общине в Шлезвиге, напечатал книгу о поденках только после получения письменного разрешения от своей пророчицы Антуанетты Буриньон; намереваясь прекратить энтомологические разыскания, он порвал научные записи о шелкопряде и отослал готовые рисунки Мальпиги[584]. Возможно, ни Лабади, ни Ивон и не предписывали такого поведения, однако они предупреждали об опасности испортить глаза «курьезными книгами и Картинами»[585].

Но это лишь одна сторона медали. Ван Схюрман все же продолжала заниматься в Виуверде графикой и живописью, в частности сделала небольшие портреты Лабади, а позднее — свой автопортрет (Ивон допускал портреты, если они не были претенциозны и способствовали обращению зрителя к Господу)[586]. Когда Мария Сибилла Мериан поселилась в Валте, там жил брат Хендрик ван Девентер, лекарь, который в своей лаборатории классифицировал химические соли, изобретал жаропонижающие таблетки и искал противоядие от растительных ядов. Его доходы шли в общую казну[587]. Что касается занятий естествоиспытательством, Марии Сибилле было легко обосновать их религиозную значимость. Растения и животные представляли собой не только Божьи творения, но и, как утверждал сам Лабади, образцы «невинного Я»: эти существа не менялись с момента их создания Господом и были по-прежнему связаны с ним, выполняя все его заветы. Если в растениях и насекомых и был какой-то изъян, то он объяснялся их использованием грешниками людьми[588].

Итак, помимо выполнения обязательств, которые возлагала на нее община, Мария Сибилла искала бабочек и гусениц по болотам и пустошам Фрисландии (местность тут была не похожа на окрестности Франкфурта или Нюрнберга), распространив свой интерес также на лягушек, которых она препарировала, чтобы разобраться, как они спариваются и как рождают потомство[589]. Вскоре после прибытия в Валту она придумала систему для сохранения и приумножения своих открытий. Она завела книгу с хорошей гладкой бумагой (возможно, переплетенную в лабадистской типографии), в которую вклеила все имевшиеся у нее акварели с изображением насекомых и их трансформаций, заключив каждую в рамку из серо-синей бумаги. Это были не законченные композиции с красиво аранжированными цветами и другими растениями, а этюды, нечто среднее между непосредственными набросками с натуры и отточенными формами ее готовых акварелей или офортов. Напротив каждого этюда насекомого она выписала все свои наблюдения над ним, дополняя их по мере того, как появлялось что-то новое. Этюды, сделанные уже во Фрисландии, она вклеивала туда же, опять-таки сопровождая их записями[590].

Этот альбом этюдов, видимо, был не только упражнением в естествознании, но и духовным упражнением. Его открывает предисловие. «С Богом!» — восклицает Мария Сибилла Мериан и принимается рассказывать о том, что узнала про шелкопряда и его превращения. «К этим исследованиям я, слава богу, приступила во Франкфурте в 1660 г.», — пишет она в конце и, рассказав о двух иллюстрированных томах «Книги о гусеницах», 1679 и 1683 гг., подписывается: «Maria Sibyla Merianin»[591]. Получилась своеобразная автобиография, Lebenslauf, вроде отчета о жизни, который представляет новообращенный для принятия в секту[592]. Возможно, Мериан прибегла к такой систематизации материала, имея в виду его превращение в коллективную собственность, поскольку после ее смерти он перешел бы во владение лабадистской семьи[593]. В то же время это было представление самой себя, хотя и не похожее на духовные исповеди Анны Марии ван Схюрман или Мари Воплощения. Если те наслаждались свободой раскрытия своего внутреннего Я, то Мериан предпочитала свободу осмотрительности и сокрытия. Так же как она не прерывала полет насекомых, чтобы описать их внутренности, она не останавливалась для того, чтобы распахнуть собственную душу. Чисто внешнее описание Божьих тварей не мешало их движениям и изменению.