Дамы на обочине. Три женских портрета XVII века

Трудились невольники, в основном африканцы (они поставлялись в Суринам голландской Вест-Индской компанией, продавались на аукционе в Парамарибо и клеймились своими владельцами), а также небольшое число индейцев. На плантации Самуила Насси, расположенной чуть ниже по течению от Плантации Провидения, было в 1699–1700 гг. около 300 рабов, что, вероятно, составляло рекорд колонии для одного землевладения; у Абрахама ван Вреденберга, которого посетит Мария Сибилла, работало 89 человек; Эсфирь Габай, чье имя нередко фигурировало в списках экспортеров, производила сахар всего с 41 невольником[636]. Европейцы и африканцы на голландских плантациях объяснялись друг с другом на недавно созданном креольском языке с английской основой, который современники называли Neger-Engels («негритянский английский»); на плантациях евреев креольский язык в основном опирался на португальский[637].

Еще в 1676 г. в голландской брошюре о пользе и прибыльности теплых стран вроде Гвианы приводились цитаты из Библии, оправдывающие закабаление язычников, хотя владельцам рабов и рекомендовалось обращаться с ними милосердно[638]. Об этой рекомендации нередко забывали в Суринаме, где были выработаны хитроумные способы наказания краснокожих и черных невольников. В письмах лабадистов 80‐х годов рассказывается об «испанской дыбе»: раба, пытавшегося бежать, в особой позе (руки скреплены с коленями) привязывали вдоль обруча или вокруг толстого бревна, а затем пороли. Если раба ловили через несколько недель, у него вырезали ахиллесово сухожилие — это мы узнаем от Я. Д. Херлейна, который совершил поездку в Суринам примерно в то же время, когда там была Мария Сибилла. После второго побега у невольника могли отнять правую ногу («Я сам был свидетелем того, как рабов подвергали такому наказанию», — пишет Херлейн). При менее серьезной провинности невольника подвешивали за руки к дереву, привязывали к ногам груз и били плетью — сначала его владелец, потом другие рабы[639].

Но некоторым невольникам побег удавался, и еще на заре американского рабовладения, при англичанах, африканцы создали в верховьях Суринама и его притоков несколько самостоятельных «маронских» деревень. Мария Сибилла Мериан наверняка слышала о двух крупных побегах начала 90‐х: одном, в 1690 г., с плантации Имануэля Мачадо недалеко от Йоден Саванны, втором, три года спустя, выше по течению, с Плантации Провидения. «Лабадистские негры… с плантации Ла-Провиданс» — так называла суринамская администрация потомков беглых негров из второй группы, а их более дальние потомки, из XX века, рассказывают следующую историю: «В неволе их почти не кормили. Дело было на Плантации Провидения. Там тебя пороли, пока не распухнет задница. А потом давали немного вареного риса без ничего в тыквенной кубышке. (Так мы, во всяком случае, слышали.) И тогда боги сказали им [африканцам], что это не человеческая жизнь и что они им помогут. Пускай каждый идет, куда хочет. И они убежали»[640].

Что касается «краснокожих рабов», некоторые из них присоединялись к побегам негров и даже вступали с ними в брак. Большинство их соплеменников жило отдельными карибскими и аравакскими поселениями вдоль берегов Сарамакки и Маровейне, а также в тех местах морского побережья, Суринама и других рек, которые не были заняты европейцами. Индейские мужчины охотились, ловили рыбу, делали каноэ и сражались с врагами; женщины сажали маниок, ямс и другие клубнеплоды (вероятно, индианки и познакомили с ними европейцев), изготовляли горшки, корзины и гамаки. Отношения с колонистами иногда были враждебными (америнды не забыли, как Соммелсдейк сжег пять их деревень, а голландцы вспоминали об индейских набегах и отравленных стрелах), но часто обе стороны вели мирную торговлю: у индейцев были для обмена тропические птицы и растения (в том числе клубни и корни), каноэ, гамаки и пленные, у европейцев — ткани, ружья, ножи, ножницы и гребни[641]. Карибы, араваки и африканцы прекрасно знали тот мир, для открытия которого Мериан прибыла в Америку.