Он, запрокинув голову, громко смеётся. Если бы какой-нибудь другой раб в Империи пригрозил отрубить член своему хозяину, он был бы уже мёртв, но я приношу Септимусу слишком много денег, поэтому он терпит.
— Ты отвергал каждую девушку, которую я тебе предлагал, — скалится он. — Сегодня я предлагаю тебе сразу шесть.
Септимус вновь выходит в коридор и отдаёт кому-то приказ.
— Приведите сюда девочек!
Я качаю головой и ругаюсь себе под нос, пока он запихивает в мою камеру одну девушку за другой. Они выстраиваются в ряд и, съёжившись, стараются не смотреть на монстра перед ними.
Понимаю, как выгляжу в их глазах. Я полная противоположность тем хорошеньким юношам, ухаживавших за ними в их деревнях, пока не пришли работорговцы, не убили их семьи и не пленили их.
Я человек-гора, покрытый шрамами.
Схватив из корзины морковку, ломаю её напополам, избегая испуганных взглядов девушек. Ненавижу то, как они на меня смотрят. Как будто я какой-то дикий мерзкий зверь, который собирается их сожрать.
Почему Септимус так поступает со мной?
Я знаю, о чём каждая из них думает. Они все молят своих богов пощадить их.
— Я оставляю тебя наслаждаться победой, — Септимус идёт к двери.
Одна из девушек жалобно всхлипывает, и я бросаю на неё взгляд. У неё красивое лицо, но она с трудом сдерживает слезы. Ещё двое уже плачут.
Они выглядят такими же испуганными, как и те, кто стоял передо мной на арене. Я хорошо знаю этот взгляд. Ужас. Паника. Я был проклят богами таким лицом и гротескным телом. Все, кого я вижу, боятся меня. Все, на кого я смотрю, опускают глаза, моля своих богов, чтобы я пощадил их.
Я ненавижу это.
Почему Септимус так мучает меня?
Я убью любого, кого он поставит передо мной, и в обмен всё, что прошу, это чтобы меня оставили в покое, но он даже этого не может мне дать.
— Забери их с собой, — ворчу, снова опуская взгляд на еду. Раскалываю руками несколько грецких орехов и запихиваю их в рот. Девочки вздыхают от облегчения.
— Они все девственницы. Куплены специально для тебя.
Я пронизываю Септимуса грозным взглядом. Он, поглаживая рукоять своего меча, висящего на боку, отступает назад, но если я решу нанести ему удар, меч его не спасёт.
Септимус родился в Риме в семье богатого торговца. Он одевается в расшитую золотом и драгоценными камнями одежду, которую привозят из самых дальних уголков мира. Его богатство оплачивается страданиями других. Он работорговец, но единственный человек, который когда-либо обращался со мной хорошо. У меня отдельная камера только благодаря Септимусу.
— Я больше не буду просить тебя снова, — предупреждаю я. — Забери их.
Если я ещё увижу хоть один взгляд, наполненный ужасом, то сам воткну меч в своё сердце.
— Вон отсюда! Вон!!! — рявкает Септимус, хватая девушек и вышвыривая их обратно в коридор.
Я блуждаю взглядом по девушке, стоящей в конце, и сердце до боли сжимается в груди от невинности, излучаемой ею.
Желание… Необходимость… Разрывают каждую клеточку моего тела.
Если эта девушка не будет моей, я сожгу дотла Империю. Проткну мечом каждое живое существо, которое вздумает попытаться удержать меня подальше от неё.
Она не прячется от меня, как другие девушки, а наоборот, смотрит с любопытством. Её светлые волосы всклокочены, красивое когда-то платье в грязи и изорвано. У неё тёмные круги под глазами, но в них полыхает такой огонь, который не может погасить даже рабство.
— Я сказал вон отсюда! — рявкает Септимус, хватая её за руку.
Она всхлипывает, когда он оттаскивает её от меня.
— Отпусти её, — рычу я.
Септимус тут же отпускает её. И выбегает из камеры, заметив мой хищный свирепый взгляд. Он захлопывает дверь и запирает её на ключ прежде, чем я успеваю заставить его заплатить за прикосновение к моей девушке.
— Рад, что мне наконец-то удалось найти ту, что тебе понравилась, Кезон, — раздаётся его голос за дверью. — Наслаждайся её невинностью.
И он уходит. Желание выбить дверь и задушить Септимуса за то, что он посмел говорить непристойности о ней, сильно, но не настолько как желание остаться рядом с ней. Чувствую, как оно проникает в каждую частичку меня, преображая и превращая во что-то новое. В мужчину, чья одержимость этой девушкой стоит превыше всего остального.
— Не бойся, — шепчу, медленно подходя к ней. Она едва достаёт мне до груди. Такая крошечная. Такая идеальная.
— Я и не боюсь, — отвечает девушка, приподняв голову и глядя мне прямо в глаза.
Мне кажется словно она, пробившись взглядом сквозь мою огрубевшую суровую внешность, заглядывает мне прямо в душу, которая отныне принадлежит ей.
Я не могу перестать смотреть на неё. Она самое прекрасное, что я когда-либо видел.
Безупречная кожа, которая выглядит мягкой, словно самый нежный шёлк. Губы сладкие, как спелый сочный персик. Волосы, от которых мурашки бегут по коже любого мужчины, которому посчастливилось прикоснуться к ним.
Стиснув руки в кулаки, я зачарованно смотрю на неё сверху вниз. Ей не место здесь, в этой камере. Её место на Олимпе рядом с богинями. Рядом с Венерой.
И тут меня осеняет…
Должно быть, это она и есть.
— Венера? — шепчу я.
Девушка прищуривается от смущения.