Дарованная Гладиатору

— Нет, — её тоненький голосок заставляет моё сердце гулко стучать, как копыта легиона лошадей, идущих на войну.

— Ты богиня? — продолжаю допытываться я. Тянусь к ней, но тут же опускаю дрожащие руки. Она слишком совершенна, чтобы к ней прикасался такой жалкий зверь, как я.

— Нет. Я рабыня. Как и ты.

Благоговейный трепет, охвативший моё тело, быстро сменяется яростью, которую я не знаю, смогу ли контролировать.

Рабыня?

Мысль о других мужчинах с их грязными руками на её белоснежной коже приводит меня в ярость. Жар опаляет меня и я, стиснув зубы, безумно желаю выследить их всех и заставить заплатить самым жестоким способом. Эта девушка – моя единственная. И только я могу прикасаться к ней.

— Ты больше не рабыня, — клянусь ей и всем богам Олимпа. — Отныне ты принадлежишь мне.

— Теперь я твоя рабыня? — она съёживается, как другие женщины, брошенные к моим ногам.

— Нет, — отвечаю и нежно прикасаюсь к её волосам. Пропускаю шелковистые светлые пряди сквозь пальцы, — но ты принадлежишь мне. Ни один другой мужчина отныне не прикоснётся к тебе и не посмотрит на твоё девственное тело похотливым взглядом. Иначе, клянусь, я – Кезон Винициус – вырву их глаза из глазниц и разорву их тела голыми руками.

Влажный воздух в камере начинает потрескивать вокруг нас. Девушка блуждает взглядом по моим испещрённым шрамами гигантским рукам. Шрамы я получил от порезов в сражениях от давно умерших противников и не только.

Работорговцы всегда пользовались моей силой. Я часами тащил повозки по полям и был выносливее волов. Я дробил камень в глубине самых тёмных шахт, где воздух был настолько густым, что невозможно было дышать. Я убил множество воинов и диковинных зверей, окрашивая песок Колизея в алый цвет. И делал всё это для своих хозяев, но единственное, что я никогда не сделаю, так это не верну им свою богиню. Пусть даже против меня выстроится легион спартанских солдат. Никому не удастся вырвать её из моих рук.

— Я и не сомневаюсь, — кивает она, осторожно беря меня за руку. — С такими-то руками сам Юпитер дрожал бы у твоих ног.

Моё сердце гулко колотится как военные барабаны, когда она проводит кончиками пальцев по моим чудовищным шрамам на руках. Её рука такая маленькая по сравнению с моей.

— Ты гладиатор?

— Да, — мой голос такой глубокий и грубый по сравнению с её. Мой, как рычание дикаря, её, как сладкая песнь Каллиопы.

— Я слышала о гладиаторах Рима. Они самые смелые и безжалостные воины в мире, сражающиеся за господство и славу.

— Перед тобой самый могущественный гладиатор всех времён.

Она вздыхает и блуждает взглядом по моему грубому лицу и огромному телу.

— Ты убивал людей?

— Да. Много.

— Но ты ведь не убьёшь меня?

Я стискиваю зубы.

Как может кто-то хотеть украсть у мира эту красоту?

Хочу, чтобы её глаза всегда светились от счастья, и она улыбалась. Мысль о том, что кто-то захочет убить её, вызывает дрожь.

— Отныне и навеки я твой страж. Клянусь тебе, моя Венера. Я буду защищать тебя до последней капли крови.

Она поднимает руку и нежно проводит ладонью по моей заросшей щетиной щеке.

— Но почему? Я всего лишь рабыня. Жалкое неблагодарное отродье, как мне говорили.

— Кто говорил? — рычу сквозь стиснутые зубы. Я разорву любого, кто посмел ей это сказать.

— Так… Люди из моего прошлого, — отвечает она и вздыхает. — И я не Венера.

— Для меня ты богиня, — отчаянно пытаюсь заставить её понять, что она всё для меня. — И я буду поклоняться тебе. Как тебя зовут?

— Элоиза, — отвечает она и облизывает кончиком языка пухлую губку. Мой член тут же начинает твердеть.

— Пойдём, Элоиза. У тебя усталый вид. Я знаю, что быть рабом нелегко, но клянусь тебе, эти дни останутся в прошлом.

Девушка окидывает взглядом мою камеру. Вёдра с водой, топчан в углу устланный соломой.

— Да, я устала, — шепчет она, глядя на меня снизу вверх. Усталость ясно читается в её взгляде и хрупком тельце.

Интересно, когда Элоиза в последний раз хорошо спала ночью?

— Тогда ложись и спи спокойно. Со мной ты в безопасности. 

Она вздыхает, ложась на убогий жёсткий топчан. А я клянусь себе, что когда-нибудь девушка будет спать на простынях из нежнейшего шёлка, и ни в чём не будет нуждаться.

Зверь-защитник во мне пристально наблюдает, как она, свернувшись клубочком, подтягивает колени к груди. Глухой рык рвётся из горла, когда я смотрю на очертания её попки скрытой под грязным платьем. Боги, какие ещё искушения таятся под ним.

Я напрягаюсь. Пытаюсь не обращать внимания на тяжесть в паху, но это невыполнимая задача. Моей Венере нужен сон. Я хочу дать ей всё, что она только пожелает. Всё, что нужно её телу. Но, а сейчас Элоиза нуждается в отдыхе.

Я планирую простоять рядом с ней всю ночь, оберегая каждую секунду её сна.

Но она вдруг поворачивается ко мне и, не открывая глаз, шепчет:

— Ты можешь лечь со мной?

— Я сделаю всё, что ты пожелаешь, моя Венера, — забираюсь на топчан и сдвигаю её к стене, чтобы ненароком не придавить.

— Ещё мне нужно, чтобы кто-нибудь обнял меня, — шепчет она, отворачиваясь к стене. — Ты можешь меня обнять?