Баден Поуэлл (1855, с. 108) был еще одним человеком, пропевшим осанну нерушимым законам. Как мы вскоре увидим, он же оказался единственным, кто из собственной позиции сумел извлечь далеко идущие эволюционные выводы, причем сделал это еще до выхода в свет «
Таким образом, философия, так же как и наука, помогала расчистить путь эволюционизму и отыскать решение – решение, обусловленное законами! – проблемы происхождения видов.
Исходя из того, что богооткровенная религия, основанная на Библии, является существенной помехой для восприятия научных идей (в том числе и эволюционных), то это противодействие, как известно, можно ослабить лишь с помощью «высшего критицизма», точнее, его побочного продукта, где Библия исследуется на предмет наличия внутренней согласованности и соотносится с ее собственными первоисточниками и нашим знанием истории. Безусловно, что, пока такой критицизм сомневается в истинности Библии, понимаемой буквально, и ставит уместные вопросы, он расчищает путь для научных идей, противоречащих Святому Писанию. К 1830 году немецкое влияние по этому вопросу явственно ощущалось в самой Англии, хотя очень многие, в частности Джон Генри Ньюман, воспринимали его как оскорбительное для себя. Тем не менее даже Ньюману было не под силу остановить ход истории, в том числе и влияние немецкой учености. Немецкие теологи продолжали усердно анализировать Библию, и величайшим плодом такого анализа явилась «Жизнь Иисуса» Давида Штрауса, в которой он выносит на рассмотрение свою «теорию мифов»: мол, действующее в Библии историческое лицо – Иисус из Назарета – показан через увеличительное стекло мессианской идеи, бытовавшей у евреев еще до рождения Иисуса и основанной на пророчествах Ветхого Завета.
Британские верующие, однако, не спешили раскупать этот кладезь самых передовых знаний немецкой религиозной мысли[19]
. (Да и немцам, видно, книга тоже пришлась не по вкусу, поскольку Штраусу после ее выхода в свет отказали в работе.) Но ручеек библейской критики продолжал упорно сочиться и вскоре перекинулся через Ла-Манш. Книгу Штрауса, например, перевела сама Джордж Элиот. А глава унитарианской церкви в Ковентри Чарльз Геннель, человек, подвигнувший Джордж Элиот взяться за перевод, выпустил свое собственное сочинение, где дал довольно незамысловатый, но, тем не менее, вполне убедительный анализ Библии. Впрочем, нельзя сказать, что работа Геннеля стала прямым следствием влияния на него немецкой религиозной мысли; судя по всему, обе исследовательские линии – английская и немецкая – осуществлялись параллельно. А в качестве доказательства того, что Господь Бог часто идет неведомыми путями, младший брат Джона Ньюмана, Фрэнсис, отошедший, не в пример брату, от ортодоксальной веры, написал серию работ, в которых он, исследуя догматы и принципы христианства, приходит к выводу, что они оставляют желать лучшего и малопригодны в действительности (Бенн, 1906, 2:17–36).