Дарвиновская революция

1 июня 1850 года – дата опубликования поэмы Альфреда Теннисона In Memoriam. Успех этой поэмы был настолько велик и повсеместен, что уже 5 ноября Теннисон был удостоен звания поэта-лауреата (Росс, 1973, с. 114–115). Самая викторианская из викторианцев, сама королева сказала поэту после смерти принца-консорта: «После Библии In Memoriam – самое большое для меня утешение» (Росс, 1973, с. 93). Но, вероятно, Седжвик был прав. Не успели еще высохнуть чернила на рукописи его отклика на «Следы…», как доверчивая публика принялась жадно поглощать сие литературное творение, которое не только было навеяно эволюционизмом Чемберса, но и превратило это учение в некое богохульное искажение христианства[20].

Поэму, как это хорошо известно, Теннисон написал в память о своем друге, Артуре Галламе, умершем в 1833 году в возрасте 22 лет. Не менее хорошо известно, что Теннисон был очарован наукой (его наставником был сам Уэвелл), поэтому главная тема поэмы, можно сказать, – это реакция поэта на различные научные труды, поскольку поэма была начата в 1833-м, а завершена только в 1849 году. Где-то в середине поэмы свойственная поэту целеустремленность, его надежды и упования, относящиеся к самому себе и Галламу, облекаются покровом скорби и отчаяния перед лицом того, что ему кажется бессмысленным, – полной потерей направления, как в геологии Лайеля.

Бог на Природу столь сердит
    За то, что зла ее работа?
О видах столь полна заботы,
    А жизней вовсе не щадит.
«Меня так беспокоит вид?
    Хоть тысяча из них пропала,
Не беспокоюсь я нимало», —
    Природы крик со скал звучит[21]

.

Имеется в виду, что Природа, с ее «зубами и клыками, окрашенными кровью» (Росс, 1973, ч. 36, раз. 56), движется в никуда, и все кажется бессмысленным.

Но к концу поэмы Теннисон вновь обретает веру в эволюционизм, как Чемберс с его верой в прогресс – прогресс, ведущий, возможно, к существу более высокого порядка, чем человек, незрелым прообразом которого был Галлам.

И где, скопленья звезд минуя,
    Душа проглянет в высоте.
Пройдя начальных фаз ярем,
    Она здесь в личность воплотится
Для дум, деяний вереницы:
    Звеном меж мною и меж тем,
Кому знаком познанья лик,
    Землей кто правит неслучайно,
И для кого Природы тайны —
    Страницы из раскрытых книг.
Таков мой друг: достоин, мил,
    Он по Земле ходил со мною,
Но с высшею его душою
    Он преждевременно здесь был.
Мой друг – близ Бога самого,
    А Бог – далекий, безупречный,
Единый, любящий и вечный,
    И все творенье – для Него[22]

.

(Перевод Эммы Соловковой)

Совершенно ненавязчиво поэма сообщает нам гораздо больше сведений, чем все трезво-рассудительные выдержки из научных, философских и религиозных трактатов вместе взятые. Викторианцы действительно ее любили, постоянно цитировали и находили в ней благодатный источник утешения, начиная с вдовствующей королевы и кончая самыми низами. И все же она являет собой парадокс. Все надежды автор связывает с эволюционизмом и будущим прогрессом, который приведет к появлению расы сверхлюдей вроде Галлама. Если это не карикатура на христианство, тогда я не знаю, что это. Частичное объяснение этого парадокса кроется в том, что поэзия по самой своей природе открыта интерпретации. Теннисон говорил вещи, только намекающие на прогресс, а читатель брал это сущностное послание и облекал его в ортодоксальные и неортодоксальные одежды, соответствующие его убеждениям или, лучше сказать, предубеждениям. Но здесь таится нечто гораздо большее. Безусловно, что глубоко в душе большинство викторианцев вряд ли заботило то обстоятельство, является ли органический эволюционизм верным учением или нет. Да и не заботила их также истинность доктринальных тонкостей общепринятого христианства. Заботило их только одно: пугающая быстрота перемен, происходящих в их жизни, и полное отсутствие гарантии безопасности общества (Хоутон, 1957) – общества, главной опорой и окружением которого являются лишенные всяких привилегий и часто голодающие народные массы. И когда Теннисон протягивает им руку надежды и прогресса, указывая на лучшую долю, они с благодарностью хватаются за нее, не вдаваясь в частности.