Дарвиновская революция

Из первой записной книжки видно, что Дарвин поначалу недолго размышлял о природе и причинах эволюции. Летом 1837 года он обеспокоен тем, что фактов, подтверждающих возможность постепенного преобразования видов, по-видимому, явно недостаточно. Изучение фауны Галапагосских островов не только направило его на путь эволюционизма, но и повлияло на ход его размышлений о причинах эволюции (Гриннелл, 1974). В частности, за образец он брал группу организмов, которые, будучи изолированы от всех других, образовали новый вид. «Предположим, что некая пара особей, живя в среде, лишенной многочисленных врагов, вынужденно прибегает к внутривидовым бракам, – кто в этом случае осмелится сказать, каков будет результат? Согласно такому взгляду, животные, обитающие на различных островах, даже при относительно небольших различиях в условиях обитания неизбежно должны отличаться друг от друга, если долго находятся порознь. – Таковы галапагосские черепахи и пересмешники, фолклендские лисы и лисы острова Чилоэ, английские и ирландские зайцы» (Де Бир и др., 1960–1967, B, с. 7). Эта модель хороша тем – и Дарвин сам это признает, судя по данному отрывку, – что угроза внешней конкуренции сведена на нет, так что лайелевские страхи по поводу необходимости адаптации измененного вида отпадают сами собой. Поэтому Дарвину ничто не мешало выдвинуть идею постепенной эволюции органических видов, в основе которой не внезапные скачки, а небольшие, малозаметные изменения. И именно эти небольшие изменения он, в конце концов, и взял на вооружение, хотя отголоски прежних убеждений – скачкообразных изменений – какое-то время еще можно проследить в его размышлениях.

Избавившись таким образом от одной из лайелевских препон, Дарвин продолжал синтезировать свою позицию из элементов лайелевской доктрины. Если учесть то, что Дарвин был геологом, именно этого, собственно говоря, и следовало ожидать. Во-первых, Дарвин считал, что в постоянно меняющемся лайелевском мире должны возникать новые изолированные районы – тот же Галапагосский архипелаг, например. Во-вторых, он, с другой стороны, прекрасно понимал, что изоляция сама по себе не может привести к изменениям. Чтобы организмы могли подвергнуться воздействию среды, необходимо, чтобы и неорганический мир в изолированных районах тоже претерпевал постоянные изменения. Еще раз ему на помощь пришла лайелевская геология: «Мы знаем, что в мире происходят циклические изменения – температурные, климатические и прочие, которые оказывают влияние на живых существ» (B, с. 2–3). В-третьих, лайелевское мировоззрение требует совершенно нового взгляда на адаптацию. Оно более не статично, а динамично и гласит, что неудача в развитии неизбежно карается смертью. «Что касается вымирания, то мы ясно видим, что разновидность патагонских страусов адаптировалась к изменившимся условиям недостаточно хорошо и потому либо погибнет, либо, с другой стороны, подобно орфическим существам, к коим благоволит судьба, даст многочисленное потомство. Здесь действует тот принцип, что постоянные разновидности, возникшие путем внутривидового скрещивания под действием изменившихся условий, продолжают свое существование и размножаются за счет адаптации, или приспособленности, к этим условиям, и что поэтому смерть вида есть следствие (в противоположность тому, что являет нам Америка) отсутствия адаптации к подобным условиям» (B, с. 37–39). Дарвин набросал схему (рис. 21), показывающую, как вымирание видов влияет на их разделение, как оно известно нам сегодня, причем между одними родами существуют большие пробелы, которых нет между другими.

Рис. 21. Как происходит разделение видов за счет их дивергенции и вымирания. Из дарвиновской «Записной книжки В».

Обратите внимание на то, что даже на этом раннем этапе своей научной деятельности Дарвин мыслил категориями «несимметричных ветвей», то есть нелинейной эволюции. Действительно, он считал, что животный мир делится на три главные ветви, или отрасли (сухопутную, морскую и воздушную), а они, в свою очередь, – на подвиды или подотрасли. «Организованные существа образуют древо с несимметричными ветвями» (B, с. 21), хотя «это древо жизни, вероятно, лучше назвать кораллом жизни, ибо ветви у основания отмерли, так что во всю свою длину они нашему взору недоступны» (B, с. 25; см. рис. 22). Мы знаем, что главный смысл (воспринимаемый как фундаментальный), который заключают в себе эти «ветви», в том, что человек больше не является мерой всех вещей, и Дарвин сознавал это. «Абсурдно утверждать, что одно животное существо выше, чем другое – а мы считаем высшими тех, у кого наиболее развиты {черепно-мозговая структура => умственные способности}. – Пчела, несомненно, будет отнесена к тем, кто руководствуется инстинктами» (B, с. 74). Но об этом чуть позже.

Рис. 22. «Коралл жизни». Из дарвиновской «Записной книжки В».