Дарвиновская революция

В некотором смысле, как указывал еще Уэвелл в своей «Истории индуктивных наук» (1837, 3:589), у лайелианца, столкнувшегося с проблемой происхождения органических видов, не так уж много возможностей для выбора. Более того, если он до конца будет честен перед самим собой, то поймет, что у него только один выбор, реально приемлемый среди всех прочих. Итак, он должен верить или в то, что органические виды возникли из ничего под действием естественных законов, или в то, что они возникли из чего-то органического или неорганического, но сильно отличаются от первоисточника; или он должен верить в то, что они возникли естественным образом из сходных форм. В силу рационального принципа экономии последний выбор наиболее предпочтителен по сравнению с первыми двумя. Но если склониться к этому выбору, хотя не каждый на это пойдет, то в этом случае придется признать теорию скачкообразного развития. Хотя сам Лайель уклонился от подобного выбора, Дарвин был более решителен. По возвращении в Англию он засел за свой дневник, решив написать на его основе книгу о путешествии, впоследствии вышедшую под названием «Дневник исследователя». Работая над ним, он вновь стал размышлять об увиденном, особенно на Галапагосских островах. Таким образом, в марте или апреле 1837 года Дарвин задал себе вопрос, который Лайель перед собой так и не поставил, и ответил на него ясно и определенно, тем самым перейдя рубикон и став эволюционистом. Взять тех же галапагосских зябликов. Что это, как не плод одного родительского помета, возникший под действием природных законов (Герберт, 1974)? Существенно здесь то, что только в начале 1837 года, то есть после плавания на «Бигле», орнитологу Джону Гулду удалось убедить Дарвина в том, что галапагосские зяблики образуют отдельные виды, а не являются разновидностями одного (Гринелл, 1974, с. 262).

Разойдясь со своим наставником в вопросе эволюции, Дарвин отнюдь не намеревался порывать с лайелизмом. Хотя эволюционизм Дарвина противоречил системе стабильности Лайеля, Дарвин пришел к органическому эволюционизму именно потому, что был неукоснительно привержен этой системе в неорганическом мире. А в других отношениях он, вероятно, стал еще бо́льшим лайелианцем, чем прежде. Так, Лайель утверждал, что постепенные изменения невозможны, ибо переходные формы в этом случае оказались бы в весьма невыгодном положении в процессе борьбы за существование: исходя из своей концепции динамической адаптации Лайель чувствовал, что изменившиеся виды обречены на вымирание. Первые эволюционные идеи Дарвина, которые он поверил бумаге, отражали ту же концепцию и натолкнули его на размышления о пошаговых, скачкообразных преобразованиях видов. Примерно в это время он начертал в своей записной книжке: «Ни постепенных изменений, ни вырождения под давлением обстоятельств: если уж один вид меняется и переходит в другой, то это должно происходить сразу – или вид может погибнуть»[26]. По всей видимости, Дарвин имел в виду, что у видов, как и у организмов, имеется вполне определенный срок жизни, в течение которого они меняются (или могли бы измениться) и создают новые виды: «Невольно склоняюсь к мысли о том, что животные появляются на определенный срок – и не уничтожаются при смене обстоятельств» (Герберт, 1974, с. 247n).

Несомненно, что мысль Дарвина лихорадочно металась и не отличалась стабильностью. Летом 1837 года, примерно через три месяца после того, как он стал эволюционистом, он решил, что сможет мыслить более систематически, если будет записывать свои мысли в записную книжку, посвященную вопросу происхождения органических видов. Он вел эти «видовые» записные книжки два года, вплоть до того времени, когда открыл свой закон естественного отбора, и они являются ныне неоценимым подспорьем, позволяющим проследить до мелочей ход его мыслей. Давайте изучим эти книжки: они помогут нам понять, как спустя всего 18 месяцев после первых рудиментарных размышлений Дарвин вышел на механизм, который его и прославил…[27]

…а потом к естественному отбору