Дарвиновская революция

Теперь мы подходим к сентябрю 1838 года. К этому времени Дарвин узнал все что можно про искусственный отбор и даже наталкивался на идею естественного отбора. Но, в противовес его более поздним воспоминаниям, где он утверждает обратное, он не размышлял серьезно об аналогиях между ними и, вероятно, даже не рассматривал естественный отбор в качестве достойного кандидата на должность эволюционного механизма. Он считал, что ключом к адаптации является чисто практический механизм пригодности или непригодности того или иного качества (пригоден – применяется, не пригоден – отбрасывается), и полностью не определился ни в отношении отбора, ни в отношении аналогий из мира домашних животных. Было бы просто здорово, если бы удалось найти образчик естественного отбора, но как им воспользоваться и где гарантия, что это приведет к бесконечной эволюции? Но Дарвин недаром изучал литературу по разведению животных: она-то и навела его на один очень важный аспект, показав, что организмы, относящиеся к одному и тому же виду, различны между собой и что в этом различии может таиться ключ к видовым изменениям. Механизм, предложенный Ламарком, и механизм, предложенный Чемберсом, хороши лишь применительно к отдельно взятой особи, поскольку оба эволюциониста, так же как и их оппоненты-антиэволюционисты, предполагали, что особая форма организма во всех случаях остается той же самой и что групповые изменения представляют собой итоговое или суммарное накопление идентичных изменений у особей. Однако для Дарвина с его естественным отбором была жизненно важна именно группа или популяция, ведь изменения у одной особи предполагали усиление различий между отдельными особями, в совокупности составляющими группу. Разумеется, именно чтение литературы по разведению животных подвигло Дарвина на этот концептуальный сдвиг. (По этому вопросу см. Гизелин, 1969; Халл, 1973b; Майр, 1972b, 1977.) А затем, уже в конце месяца, Дарвин прочел труд Мальтуса о народонаселении (1826) – о тенденции людей увеличиваться в численности, об ограничении запасов пищи и сужении пространственных границ, что неизбежно ведет к борьбе за существование. Хотя он уже задумывался о динамике адаптации, однако никогда прежде он так ясно не сознавал, какому давлению подвергаются организмы или сколь важна и динамична сама по себе концепция адаптации: «Популяция увеличивается в геометрической прогрессии, причем в более короткий срок, нежели 25 лет, – до Мальтуса никто ясно не представлял себе насущную важность контроля за людьми» (Де Бир и др., 1960–1967, D, с. 135). Следовательно, «можно сказать, что существует некая сила, которую можно уподобить ста тысячам клиньев, пытающаяся насильно навязать адаптированную структуру любого рода, заполняя ею бреши в экономике природы, или, скорее, формируя эти бреши за счет отбраковывания слабых» (D, с. 135).

В каком-то смысле (если особо не углубляться в этот предмет) чтения Мальтуса было бы вполне достаточно. Дарвин получил все, что ему было нужно. Мальтус показал, что различия между числом выживших и воспроизводством себе подобных обусловлены отчаянной борьбой за выживание. Для того чтобы выжить, организму необходимо иметь адаптивное преимущество не только перед представителями других видов, но и перед представителями собственного вида (Форциммер, 1969). Дарвин сумел связать это с тем, что ему уже было известно об отборе, – а это требует того самого дифференцированного воспроизводства, которое достигается в борьбе за существование, – и понял к тому же, что адаптивное преимущество организма перед другими организмами невозможно выявить вне контекста этой борьбы. Адаптация – это функциональная особенность организмов, сумевших выжить. Выжить любой ценой – вот главная задача. Так родилась идея естественного отбора как механизма эволюции. Из многих организмов выживают лишь некоторые и выживают потому, что они обладают полезными признаками, которых нет у обреченных на вымирание. Как позже писал Дарвин, «здесь, наконец, я получил в руки теорию, с которой можно было двигаться дальше» (Дарвин, 1969, с. 120). И вскоре после этого (27 ноября 1838 года), ссылаясь на свой механизм, он объясняет причину изменений следующим образом: «Привычное действие должно тем или иным образом воздействовать на мозг, вследствие чего оно может передаваться по наследству, – по аналогии с кузнецом, у которого рождаются дети с большой силой в руках. – Эти дети, которым выпал шанс родиться с сильными руками, что позволяет им выжить в борьбе со слабыми, наделены иным принципом, а он-то, видимо, и отвечает за формирование инстинктов, не зависящих от привычек» (Грубер и Баррет, 1974, N, с. 42).

Но, что бы ни говорил Дарвин, сам по себе механизм не может заменить всецело обдуманную и завершенную теорию, и ему еще предстояло проделать большую работу, прежде чем он заявил, что такая теория у него есть. Поэтому давайте обратимся к периоду между 1838 и 1844 годами, к году, когда был написан «Очерк».

Дарвин и философия