Сосредоточившись на человеке, Мальтус тем самым помог Дарвину понять, что борьба за существование – это внутривидовая борьба, а не только борьба между группами или между группой и ее окружением. Правда, мы должны указать, что Дарвин вряд ли находится в неоплатном долгу перед Мальтусом, ибо и сам Мальтус был больше заинтересован в человеке, нежели в его окружении, сведя свое повествование о кровавой внутривидовой борьбе исключительно к примитивному человеку (Боулер, 1976b
). Следовательно, Дарвин, получил от Мальтуса все, что нужно. Как уже указывалось выше, тому решающему шагу, который сделал Дарвин, начав мыслить в масштабах популяции и признав наличие критических изменений внутри видов, во многом способствовало то обстоятельство, что он изучил методы и принципы животноводов, занимавшихся разведением скота. Поэтому чтобы обосновать долг Дарвина Мальтусу, нам придется изрядно порыться в архивах. В свете тех комментариев, которыми он снабдил открытый им механизм эволюции, становится ясно, что как только он прочитал Мальтуса (подчеркивавшего рост народонаселения в геометрической прогрессии) и ознакомился с его теорией, его, несомненно, прежде всего пленила та квазиматематическая манера подачи материала, которая столь характерна для Мальтуса. Уже в самом начале своего «Очерка» Мальтус выкладывает факты без обиняков, как они есть: рост народонаселения, совершающийся в геометрической прогрессии, опережает накапливание запасов продовольствия, идущее в арифметической прогрессии. Это приведет к критической ситуации, если только не ввести надлежащие ограничения (Мальтус, 1826, гл. 1 и 2; см. Рьюз, 1973а). К счастью, Мальтус в своих высказываниях шел путем аналогий от нечеловеческого мира к человеческому, поэтому все, что оставалось Дарвину, – это пойти в обратном направлении, отбросив ограничения и сделав вывод, что организм ведет борьбу со всем и вся, включая и ближних. Здесь особо важен сам метод подачи материала, поэтому влияние Гершеля/Уэвелла сказалось в том, что они придали всему делу нужный контекст, подчеркнув особую важность трудов Мальтуса и сделав ее безусловно очевидной. Согласно ньютоновской философии Гершеля и Уэвелла, самые важные законы – законы количественные вроде закона всемирного тяготения. Эти законы не действуют сами по себе, в некоем изолированном чертоге, но увязаны в гипотетико-дедуктивные системы. «Очерк» Мальтуса привлек Дарвина своей новизной и поразил не истинностью авторских предпосылок (в 1830-х годах их знали и признавали как бесспорные практически все), а тем, что Мальтус излагал свои идеи в той же сжатой, немногословной форме, в какой обычно излагались количественные законы, и тем же дедуктивным методом. Это было именно то, что искал Дарвин, впитавший современную ему философию науки. Но до знакомства с трудом Мальтуса Дарвин никак не мог увязать борьбу за существование с механизмом органических изменений – механизмом, который должен быть научным в том смысле, как он понимал это слово. К счастью, Мальтус преподал борьбу за существование в том ключе, что Дарвин сразу понял: это достаточно универсальное, неизбежное и мощное средство, вполне способное, в отличие от искусственного отбора, вызывать неограниченные органические изменения (как он тогда считал).Сразу после прочтения книги Мальтуса Дарвин начал мыслить категориями силы и давления, с помощью которых природа заполняет имеющиеся или только планируемые бреши в своей экономике, тем более что идея силы была центральной в произведениях современных ему философов, трактовавших ньютоновскую физику. Подоплекой всего должны быть причины, желательно verae causae.
Но парадигмой vera causa (для Гершеля или для Уэвелла) является сила. Следовательно, как только Мальтусу удалось показать нечто сродни той силе, которая воздействует на организмы, у Дарвина тут же явилась мысль, что это, вероятно, может послужить исходным образцом и для научного механизма эволюции. В силу того, что он рассматривал эти материи через философскую лупу, он оказался в высшей степени восприимчивым к тому, как Мальтус подавал борьбу за существование; иными словами, под влиянием своих же взглядов Дарвин понял, что овчинка выделки стоит.