Дарвиновская революция

Этот чисто внешний парадокс не кажется больше парадоксальным, когда понимаешь, что Дарвин стремился представить свою теорию естественного отбора как гершелевскую vera causa. Мол, мы исходя из опыта заявляем, что, по аналогии с теми методами, которые нами уже освоены и познаны, организмы будут изменяться по предполагаемому плану. Более того, то, как подает Гершель доктрину verae causae в своей «Философии», дает Дарвину лишний повод для радости, ибо аналогичное сходство можно извлечь путем сравнения искусственного и естественного методов получения изменчивости. Гершель (1831, с. 149) утверждал, что «если сравнение двух явлений показывает, что они очень и даже поразительно близки и в то же время причина одного из них вполне очевидна, то было бы неразумно не допускать действие аналогичной причины и во втором случае, хотя эта причина сама по себе не вполне очевидна». Затем он принимается рассуждать на предмет того, что та сила, которую мы чувствуем и производим, вращая камень, прикрепленный к концу веревки, неоспоримо указывает на существование аналогичной силы, которая удерживает Луну на орбите вокруг Земли. Это именно та ситуация, в которой оказался Дарвин. Причинная сила – искусственный отбор – не только нами воспринимается, но и нами же создается. Поэтому это лучшее свидетельство того, что аналогичная причинная сила действует и при естественном отборе. (Хотя Дарвин пошел здесь против Лайеля, взгляды Гершеля и Лайеля на концепцию vera causa абсолютно совпадали, да и во всех других смыслах Дарвин был лайелианцем до мозга костей – подлинным актуалистом в лайлевском духе. Если говорить в общем, то в этом разделе практически все свидетельствует в пользу того влияния, которое оказывал Лайель на Дарвина, лишний раз дополняя и усиливая его, хотя Лайель в своих «Принципах» был далек от гипотетико-дедуктивного метода и не придерживался его, а посему, говоря о философском или методологическом влиянии на Дарвина, мы Лайеля больше касаться не будем.)

К началу 1839 года Дарвин был абсолютно убежден в том, что ему следует в полной мере задействовать аналогию между человеческим и природным мирами. Листая списки книг (одна из записных книжек, хранящихся в архиве Дарвина, озаглавлена «Книги, которые надлежит прочитать», причем прочитанные им книги зачеркнуты), мы видим, что следующие несколько лет он страстно предавался этому занятию – чтению книг, погрузившись с головой в мир животноводов; пример тому – классические труды по животноводству Юатта, которые он прочел как раз в это время[31]. Не приходится сомневаться, что Дарвин, прежде чем он углубился в дальнейшие исследования, действительно был убежден в том, что ему не обойтись без аналогий между двумя указанными мирами. Но, будучи убежденным в их важности, он оказался в особо благоприятном положении, которое лишь укрепило его в убеждении, что противники эволюционизма делают ошибку, когда в доказательство ложности эволюции берут примеры из человеческого мира, точнее – из мира домашних животных. Дарвин жил и работал в то время, когда полным ходом развивалось и совершенствовалось такое направление, как научное разведение животных и растений, поскольку животноводы и земледельцы пытались утолить растущие потребности стремительно растущего городского населения. Будучи уроженцем Шропшира, центра земледельческой и скотоводческой Англии, Дарвин мог без стеснения воспользоваться своими и семейными связями с местными производителями. Например, его дядя, а впоследствии (с 1839 года) отчим Джозайя Веджвуд, с которым Дарвин поддерживал дружеские отношения, был одним из ведущих овцеводов Англии[32], а кроме того, членом правления Общества по распространению полезных знаний, которое в то время активно пропагандировало принципы научного ведения хозяйства[33]. Да и сами Дарвины были хорошо известны в Шрусбери как завзятые голубятники – традиция, которую Чарльз Дарвин продолжил (Метеярд, 1871).