Дарвиновская революция

В начале 1860-х годов Гексли, хотя он к тому времени был эволюционистом, по-прежнему энергично выступал против прочтения летописи в духе прогрессионизма. В частности, он не видел никакой прогрессии в переходе от основных эмбриональных форм к формам специализированным. Если говорить в общем, то летопись, по словам Гексли, «сводит на нет все эти доктрины» (Гексли, 1862, с. 528). Частично такая позиция Гексли объяснялась тем, что он в то время вел крестовый поход против Оуэна, но при этом, однако, он отрицал и то, что сам Дарвин считал верным и непреложным. Но к 1870 году Гексли стал более благожелателен к тому, на что раньше нападал. Он по-прежнему не желал отступаться от своей позиции в отношении низших форм жизни, «но когда мы обращаемся к высшим позвоночным, результаты недавних исследований, сколь бы скрупулезно мы их ни анализировали и как бы ни критиковали, склоняют, как мне кажется, чашу весов в пользу учения об эволюции живых форм и их перехода из одной в другую» (Гексли, 1870b, с. 529). Что касается лошади, то «процесс, благодаря которому Anchitherium превратился в Equus, представляет собой одну из специализаций или одно из более или менее сложных отклонений от того, что можно было бы назвать усредненной формой копытного млекопитающего» (1870b, с. 535). В 1870-х годах проведенные Гексли исследования происхождения лошади получили еще более веское доказательство в лице американского палеонтолога Отниела Чарльза Марша, который из окаменелых ископаемых Нового Света, куда более богатых, чем ископаемые Старого Света, сумел извлечь много полезного. Даже в наши дни самым известным из всех специализированных направлений в палеонтологической летописи является, безусловно, сокращение числа пальцев ног в ходе эволюции от доисторической лошади (Eohippus) к нынешней (Симпсон, 1951; см. также рис. 28).

Рис. 28. Марш убедил Гексли, что именно Eohippus – доисторическая лошадь, и чтобы отметить это событие, Гексли сделал этот рисунок, усадив на лошадь доисторического всадника (Eohomo).

С прежней нелинейной прогрессией было покончено[44]. На ее место пришла разветвляющаяся специализация, все более и более возрастающая по мере того, как организмы занимали все новые ниши. Теперь стало понятно, что палеонтологическая летопись, с чего бы ее ни начать, могла включать в себя подобную трактовку, которая, в свою очередь, могла бы быть принята как доказательство эволюции. Однако еще оставалось место для дебатов о причинах: Гексли продолжал отдавать предпочтение скачкообразному развитию, дополнив его естественным отбором, а многие палеонтологи XIX века, особенно в Северной Америке, оставались на ламаркистских позициях. Но все более становилось понятно, что эволюционизм прекрасно вписывается в палеонтологическую летопись и что теория Дарвина не только состыкуется с этой летописью, но и требует нового прогрессионизма и даже предсказывает его. Теперь любой, кто признает действенность естественного отбора, может обращаться к летописи с еще большим доверием. И горьким примечанием к истории интерпретации палеонтологической летописи служит тот факт, что Фон Бэр, человек, чья эмбриология сыграла столь значимую роль в победе эволюционизма, не только остался противником последнего, но и отвергал любое палеонтологическое истолкование его эмбриологии. До конца дней своих он продолжал утверждать, что древние ископаемые формы так же далеки от нынешних зародышей, как далеки от них и нынешние формы взрослых особей (Фон Бэр, 1873).

Еще один антиэволюционный довод, опиравшийся на палеонтологическую летопись, касается сложного устройства самых ранних из известных нам ископаемых. Мы уже видели, с какой изобретательностью Дарвин пытался обойти эту проблему. В 1860-х годах дарвинисты – в частности Дарвин и Гексли – полагали, что недавно найденное окаменелое ископаемое решительно свидетельствует в пользу эволюции, так же как и в пользу прогрессии с ее пробелами. Этим ископаемым стал Eozoon canadense – «предшественник человека из Канады» (O’Брайан, 1970). Этот организм, который геологи Дж. Уильям Доусон, директор университета Макгилла, и У. Б. Карпентер, ведущий специалист по раковинным одноклеточным организмам, определили как фораминиферу, был найден в Канаде среди древних скал, и эта находка одним махом сделала летопись вдвое старше, чем она была. Дарвинисты ухватились за нее как за доказательство древнего возраста Земли, тем самым создавая временное пространство, в течение которого недавно найденные ранние простейшие формы жизни могли эволюционировать в сложные формы, считавшиеся до этого самыми ранними. С помощью Eozoon canadense проблема внезапного появления сложных форм жизни устранялась сама собой.