Дарвиновская революция

За полтора столетия, минувших с тех пор, как в печати появились первые реакции на «Происхождение видов», случилось очень многое; но в некотором смысле многие из споров, вызванных к жизни трудом Дарвина, как это ни удивительно, все еще не затихают. И по-прежнему нерешенными остаются два вопроса: вопрос наследственности и вопрос о возрасте Земли. Ответы на эти вопросы еще предстоит получить, хотя случится это, возможно, не в наше время и хотя их могут дать ученые, не принадлежащие к британскому научному сообществу, на котором мы все это время фокусировали свое внимание.

Оглядываясь назад, можно в целом сказать, что Чарльз Дарвин и другие ученые, признававшие смешанное наследование и наследование приобретенных признаков, пошли по ложному пути, хотя это не значит, что Дарвин был настолько глуп, что признавал и подобные идеи (Черчилль, 1968; Провайн 1971; Карлсон, 1966; Данн, 1965). Современным представлениям на этот счет мы обязаны трудам моравского монаха Грегора Менделя, который, будучи никому не известным в 1860-е годы, пошел в направлении, отличном (и, как оказалось, более плодотворном) от того, какое избрал Дарвин (Стерн и Шервуд, 1966; здесь опубликованы переводы ключевых работ Менделя). Хотя в своих опубликованных работах Мендель остерегался открыто говорить о том, что именно он считал конечными единицами наследственности, в сущности он, судя по всему, придерживался феноменального взгляда на несмешанное наследование. Он объяснял это тем, что причины, отвечающие за наследственность, могут, как он полагал, передаваться из поколения в поколение в незапятнанном и незамутненном виде, благодаря чему устранялось смешивание геммул, столь характерное для пангенезиса. Любое смешивание признаков вызвано смешиванием воздействий, создаваемых единицами наследственности, а не смешиванием (через слияние) единиц самих по себе.

Работы Менделя были неизвестны (или оставались незамеченными) вплоть до 1900 года, когда их независимо друг от друга открыли три исследователя. К этому времени был достигнут огромный прогресс во многих областях науки, особенно в цитологии, и немецкий биолог Август Вейсман первым возвестил о смерти другого важнейшего элемента дарвиновской наследственности – наследования приобретенных признаков: с глубокой убежденностью он заявил, что половые клетки существуют независимо от прочих атрибутов тела, а стало быть, такие факторы, как привычка, применение или неприменение и им подобные, не создают новых наследственных изменений.

Новые «менделевские» генетика и цитология вскоре были объединены и на выходе дали классическую теорию генов, чему мы, в частности, обязаны T. Х. Моргану и его коллегам из Нью-Йорка. Носителями генов являются парные хромосомы в ядрах клеток. Гены, эти детерминанты функций и наследственности, передаются из поколения в поколение согласно довольно простым правилам. Обычно они сохраняются неизменными, но иногда «мутируют», то есть мгновенно изменяются, порождая новые признаки. Гены не меняются в ответ на проявление тех или иных потребностей, и изменения, происходящие в организме, никак не влияют на гены в половых клетках. Благодаря этой новой генетической концепции удалось преодолеть многие трудности, с которыми сталкивался Дарвин: ему больше незачем беспокоиться об эффекте затухания, на который указывал Дженкин. Поскольку единицы наследственности остаются незамутненными на протяжении поколений, они могут сохраняться и передаваться путем естественного отбора, сколь бы малочисленны они ни были (Данн, 1965).

Ничто в реальной жизни не совершается прямыми путями, и эту истину еще раз доказала история теории эволюции. Поскольку генетиков XX столетия интересовали только большие различия, то они выпестовали веру в то, что все существенные изменения в процессе эволюции должны быть только большими, и для доказательства скачкообразности развития они прибегли к менделевской генетике. Генетика решила проблемы дарвинизма, но сам дарвинизм при этом стал ненужным! И только где-то в 1930 году ученые наконец осознали, что важные наследственные вариации малы и незначительны и что менделевская генетика и дарвиновский отбор не соперничают, а дополняют друг друга (Провайн, 1971). Оглядываясь назад на Дарвина и Менделя и сводя их открытия воедино в современную «синтетическую теорию эволюции», мы можем сделать вывод, что эволюция – это функция естественного отбора, воздействующего на мелкие наследственные вариации, образованные путем случайных мутаций[47].