Дарвиновская революция

Дарвин был не первым эволюционистом, но именно он обосновал веру в эволюцию и сделал ее разумной, именно он открыл механизм, который сделал это возможным. Дарвин – величайший дух, гений, золотой слиток в 24 карата; благодаря ему и его трудам мы знаем о мире гораздо больше, чем до него. Как бы мы ни относились к Дарвину как к личности, что бы ни думали о культуре, на почве которой он возрос, или о принятии его идей современниками и последующими поколениями – все эти факторы умаляются или отпадают перед силой его мысли. Дарвин рассказал нам о происхождении видов, включая и наш собственный, и дал всестороннее причинно-следственное обоснование этого происхождения. Ныне Дарвин – всемирно известный ученый, причем по праву, и его достижения оправдывают написание таких книг, как эта.

В то же время ничто из сказанного не отрицает того, что я попытался высказать в «Дарвиновской революции»: мы должны рассматривать эту революцию как неотъемлемую часть общих культурных движений, имевших место в XIX веке, в частности в викторианской Британии середины века (Янг, 1985). Это было время великих преобразований, когда общество и его граждане на себе испытали последствия таких явлений, как индустриализм, урбанизм, разрушение традиционных стереотипов мышления и поведения (в диапазоне от милитаристского до религиозно-духовного), распространение всеобщего образования и многое другое. В некотором смысле самые существенные факты, приведенные мной (пусть и мимоходом) в «Дарвиновской революции», – это цифры, отражающие рост городов и их населения. Общество, подверженное подобным изменениям, просто не могло стоять на месте. Оно должно было меняться, раскалываться, разрушаться, строиться заново, адаптироваться, приспосабливаться и двигаться вперед в том или ином направлении. Да и как иначе, ведь в его основе люди, которые нуждались в жилье, работе, образовании, медицинской помощи, развлечениях и многом другом, что делает жизнь осмысленной и наполненной. Феодальная сельская Британия XVIII века не могла дать населению всего этого; эта задача выпала на долю мужчин и женщин новой формации – викторианцев вроде Томаса Генри Гексли.

Дарвиновская революция была одновременно и причиной, и следствием этих социальных преобразований. С одной стороны, Дарвин дал чисто светскую историю миросотворения, которая, не претендуя на ниспровержение или замену христианской истории сотворения, побуждала современников к осознанию того, что прежние мысленные стереотипы и убеждения более уже непригодны и во многих случаях абсолютно ложны (Мур, 1979). Совсем необязательно, что после Дарвина человек непременно должен был стать атеистом или даже агностиком, но Дарвин открыл для людей и сделал возможными оба эти пути – даже для людей, желавших порвать с религией своего времени и от религии обратиться к аспектам частной и общественной жизни. Короче говоря, он открыл человеку возможность быть независимым в чтящем заслуги, порывающем с традициями светском обществе.

С другой стороны, дарвиновская революция произошла благодаря факторам, сделавшим возможным подобный сдвиг. Возьмем таких философов, как Гершель и Уэвелл; в некотором роде они, особенно последний, подготавливали путь для собственного падения: именно они разработали критерии истинной науки, критерии, которые мог усвоить и применить любой молодой амбициозный исследователь, и именно они одновременно с этим добивались того, чтобы ученый мог строить свою карьеру в статусе профессионала. Через посредство Британской ассоциации содействия развитию науки они не только озвучили критерии профессиональной науки, но и основали фонд поддержки (Морелл и Текрей, 1981). Сами они не смогли принять идею эволюции (на деле Гершель отстаивал идею возможности тех или иных изменений, вносимых Самим Богом), зато они подготовили путь для приятия этой идеи в будущем. То же самое справедливо в отношении этих ученых мужей и их коллег и в других сферах, включая религию. Мы видели, как Дарвин и круг его единомышленников использовали религиозное наследие, оставленное им старшим поколением. Не говоря уже о том, что благодаря таким явлениям, как так называемый «высший критицизм», защитные ряды религии под напором дерзких светских пришельцев все более ослабевали и расшатывались.

Британия – так же как Европа и Америка – в конце XIX века сильно отличалась от той, какой она была в начале того же века. Дарвин и его революция от начала и до конца были частью этих изменений. В XVIII веке началось глобальное разрушение устоев Древнего мира, его моделей мышления и социальных установок. XX век завершил эту трансформацию, но на XIX век пришлась основная и наиболее ответственная доля этой тяжелой работы. Это было замечательное во всех отношениях преобразование, и замечательной во всех отношениях была и дарвиновская революция.

Панорамная картина