Дарвиновская революция

Этот довод Миллер дополняет и другими. Взять, к примеру, пробелы в палеонтологической летописи. Почему, если эволюция действительно имеет место, мы не находим переходных ископаемых (Миллер, 1847, с. 105)? В любом случае, заявляет он, у эволюциониста нет никакого права привлекать себе в помощь прогрессионизм летописи, ибо, несмотря на то что прогрессия от класса классу в ней действительно присутствует, однако внутри самих классов часто наталкиваешься на деградацию отличительных признаков и организмов, совершенно неприемлемых с точки зрения эволюции и гибельных для эволюционизма (Миллер, 1847, с. 155–176). Так, сегодняшние птицы и пресмыкающиеся выглядят гораздо менее великолепными и величественными, нежели когда-то, в далекие времена, – факт, который Миллер приводит как доказательство, свидетельствующее против эволюции. Следовательно, заключает Миллер и многие другие, мыслящие сходным образом, палеонтологическая летопись полностью противоречит позиции, отстаиваемой автором «Следов…». Короче говоря, эволюционизм Чемберса, если его рассматривать как чисто научную теорию, не выдерживает никакой критики.

Философская критика «Следов…»

Теперь дошла очередь и до философской критики работы Чемберса, критики, которая в меньшей мере имеет дело с суровыми фактами, относящимися к органической эволюции, и в большей – с общей научной методологией и стратегией, которые отстаивает Чемберс. В критических обзорах основное внимание уделяется именно этим предметам, чему вряд ли стоит удивляться, поскольку большинство доводов, приводимых Чемберсом, он посвящает доказательству того положения, что, если мы подойдем к биологии должным образом, вооружившись правильным научным методом, то неизбежно придем к эволюционизму. Истинный ньютонианец в биологии – это всегда эволюционист, декларирует он, имея под этим в виду, что теория, выдвигаемая в «Следах…», является биологическим аналогом ньютоновской астрономии.

Сначала мы сталкиваемся с вопросом, касающимся гипотезы туманностей, которую Чемберс представляет как аналогичную биологии. Многие же из его критиков отвергают эту гипотезу[13] – мол, недавние астрономические наблюдения дают основания предполагать, что туманности как таковые не существуют (предполагаемые газовые облака не что иное, как массовое скопление далеких звезд), поэтому основная предпосылка, лежащая в основе гипотезы, на их взгляд, оказывается недействительной. Но к выходу в свет десятого издания «Следов…» (1853) Чемберс настолько досконально переработал и видоизменил все свои решающие доводы в пользу этой гипотезы, что из всех его аргументов, точнее – аналогий, оставалась шаткой (но все еще держалась) только одна – астрономическая эволюция, а стало быть, и эволюция биологическая. Но критики непременно хотели, чтобы рухнула и она: это куда лучше, чем постоянно ее опровергать. Им было явно не по вкусу обращение Чемберса к астрономическим данным и еще более не по вкусу – его обращение к открытиям Кетле, которыми он завершал свою общую аргументацию с опорой на физику (мол, если на одном конце планеты, управляемые законами, а на другом – человек, управляемый теми же законами, то посередине должна быть биологическая эволюция). Седжвик, например, пишет: «То, что человек как моральное и социальное существо, подвластен законам, мы полагаем справедливым; но когда кто-то утверждает, что эти же законы… являются частью того же свода механических законов, управляющих неизменными движениями небесных сфер, то мы считаем это утверждение в высшей степени несправедливым» (Седжвик, 1850, с. cxlviii). Короче говоря, критики придерживались той позиции, что даже если Чемберс и помещает видообразование и эволюционные законы между законами Ньютона и законами Кетле, правомерность чего лично они подвергают сомнению, все же он не вправе заявлять, что видообразование тоже управляется законами и что его теория заслуживает названия научной, поскольку законы Кетле, в отличие от законов Ньютона, – ненастоящие законы. (Какого рода законы Кетле и что они собой представляют, Седжвик не уточняет.)