Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

В судьбах их будет немало схожего. Оба в начале 1920-х примут решение не оставаться в России — Бурлюк из Владивостока уедет в Японию, а оттуда в США, Кандинский — из Москвы в Берлин. Оставшееся в России наследие обоих будет национализировано и окажется в музейных запасниках. О выставках в советских музеях при жизни они не могли даже мечтать. В эмиграции оба неоднократно столкнутся с недобросовестностью галеристов и с финансовыми трудностями.

В сентябре 1957 года Давид и Мария Бурлюк в очередной раз приехали в Европу. 3 и 4 сентября они провели в Мюнхене, где увидели в музее «Ленбаххаус» выставку работ участников «Синего всадника» — как раз в этом году Габриель Мюнтер после безуспешных попыток продажи подарила Мюнхену более тысячи работ участников объединения, в том числе 90 работ Кандинского. Бурлюки дали Габриель телеграмму и уже на следующий день, получив ответ, приехали в Мурнау, где встретились с ней и с Йоханнесом Эйхнером, который опубликовал монографию о Кандинском и Мюнтер. Когда Бурлюки уже прощались с Мюнтер, она, обращаясь к Марусе и говоря о Давиде, сказала: «Вы его нашли, когда вы были очень молоды, и вы отдали ему всю свою жизнь, поэтому Бурлюк так великолепен». «Маруся была тронута этими словами и на прощание поцеловала руки этой очень старой, знаменитой женщине, написавшей столько гениальных полотен», — вспоминал Бурлюк.

Во время того же визита в Мюнхен Давид Бурлюк познакомился с директором музея «Ленбаххаус». После оживлённой переписки в августе 1959-го он получили подтверждение того, что «Ленбаххаус» готов организовать выставку его работ, и уже в конце сентября Бурлюки привезли в Мюнхен 43 работы. Выставка прошла с 11 по 21 ноября, среди других работ на ней были показаны «Электростанция в Нью-Йорке (Радио-стиль)», «Рыбаки Южных морей» (1921), портрет Бенедикта Лившица работы Владимира Бурлюка (скорее всего, Давид написал её за Володю), «Инвуд-парк. Бронкс» (1925) и «Японка, сеющая рис» (1921). С работами Владимира вообще случались казусы — например, и сегодня в коллекции «Ленбаххаус» находится его работа «Танцовщица». Точно такую же работу, только уже за своей подписью, растиражировал в США на открытках Давид Бурлюк.

Весной 1962 года в мюнхенской Galerie Stangl прошла выставка, посвящённая 50-летию «Синего всадника». Она стала первой в ряду приуроченных к юбилею. Работы четырнадцати художников были показаны также в Великобритании, Австрии и Франции. Парижская выставка состоялась осенью того же года в «Galerie Maeght»; на ней были показаны «Натюрморт» Давида и «Деревья» Владимира Бурлюков (они репродуцированы в 56-м номере «Color and Rhyme», и Бурлюк указал, что работы находятся в коллекции Отто Стангла). В феврале — марте 1963-го американский галерист немецкого происхождения Леонард Хаттон показал 85 работ участников «Синего всадника» в Нью-Йорке. К этому моменту лишь два художника, принимавших участие в выставках объединения, остались в живых — Пабло Пикассо и Давид Бурлюк…

Бенедикт Лившиц и «Гилея»

В декабре 1911-го Давид Бурлюк, как обычно, уехал к родителям и сёстрам. «На святках 1911 года по дороге из Москвы я заехал в Киев и увёз с собой через Николаев Бенедикта Лившица, он на вокзале в Николаеве написал свои стихи “Вокзал”, а в Чернянке — “Тепло” (1911 г.)».

С Лившицем Бурлюка познакомила Александра Экстер. Лившиц пишет, что, приведя Бурлюка к нему, она выполняла не только его собственное давнее желание, но и своё.

«Бенедикт Константинович Лившиц приехал в Гилею (Чернянка) зимой 1911 года, и после этого этот замечательный поэт, знаток русского языка, становится моим великим другом… От Б. К. Лившица я почерпнул настойчивую манеру точить и полировать строку стихотворную… Сам Бен, набросав стихотворение, перегонял его с листка на листок, пока на десятом не было оно уже чудом версификации», — вспоминал Бурлюк. Шлифовка стихотворений у Давида Давидовича так и не вошла в привычку — он был для этого слишком импульсивен, всегда хотел зафиксировать первое впечатление; ему проще было написать пять новых стихотворений, нежели возиться со старым. Лившицу, в свою очередь, стихи Бурлюка нравились своим тяжеловесным архаизмом и даже незавершённостью формы. Многие из них он помнил наизусть.

Именно Лившиц познакомил Бурлюка, уже читавшего Верлена и Бодлера, с поэзией Рембо. Мгновенно схватывающий новое, совсем скоро Бурлюк уже читал Рембо Маяковскому.