Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Знакомство с Бенедиктом Лившицем стало вехой в становлении литературно-художественной (но в первую очередь, конечно, литературной) группы «Гилея». Собственно, и название для неё предложил именно Лившиц. Хотя Михаил Матюшин и считал его случайным попутчиком в их группе, именно он стал тем краеугольным камнем, после появления которого группа выступила единым фронтом. Не все «гилейцы» приняли Лившица. С Алексеем Кручёных у них была взаимная антипатия. Но Давид Бурлюк недаром имел репутацию объединителя — он сумел сгладить все противоречия. Результат для него был важнее. Состав «Гилеи», изначально возникший вокруг Давида Бурлюка на диспутах «Бубнового валета» и позже расширившийся, был таким: Давид, Николай и Владимир Бурлюки, Велимир Хлебников, Василий Каменский, Алексей Кручёных, Владимир Маяковский, Бенедикт Лившиц. Именно такой состав указан, например, в первом томе «Творений» Хлебникова.

Принято считать, что входила в «Гилею» и Елена Гуро. Ещё более широкий круг тогдашних «левых» описал Василий Каменский:

«К этому времени вернулись из Херсонской губернии Бурлюки с Хлебниковым. К двум Бурлюкам присоединился третий брат — Николай Бурлюк, студент, поэт нашего лагеря. Давид нашёл ещё одного поэта — Бенедикта Лившица. <…> По части исканий и теории современного театра к нам вошёл самый известный и модный режиссёр той поры Николай Николаевич Евреинов. По части музыки — двое молодых композиторов… Анатолий Дроздов и Лурье. По части живописи: Бурлюки, Якулов, Ларионов, Гончарова, Ольга Розанова, Лентулов, Матюшин, Малевич, Татлин, Кульбин. По литературе: Хлебников, Давид Бурлюк, Василий Каменский и Елена Гуро».

Вышедший в 1933 году «Полутораглазый стрелец» Лившица стал одной из первых работ по истории русского футуризма. До него были опубликованы «Его-моя биография великого футуриста» (1918) и «Путь энтузиаста» (1931) Василия Каменского и «Охранная грамота» Бориса Пастернака (тоже 1931). Фрагменты из воспоминаний Лившица под названием «Гилея» Давид и Мария Бурлюк издали в 1931 году в США. Но именно «Полутораглазый стрелец» стал настоящим гимном Чернянке, именно Лившиц сумел описать большую семью Бурлюков так, как не сделал этого никто.

К тому моменту Давид Бурлюк уже отправил Арсению Островскому в Ленинград и свои воспоминания. Тот собирался написать исследование по истории русского футуризма. Несмотря на то, что и Давид, и Маруся Бурлюк неоднократно цитировали Лившица (иногда они просто брали целые куски из него, как, например, в опубликованных в 31-м и 57-м номерах «Color and Rhyme» биографиях Бурлюка), Давид Давидович в письме Островскому (9 августа 1933 года) сетовал на то, что его воспоминания долго лежали без движения, в то время как книги его друзей уже опубликованы:

«Касательно “мемуаров” теперь надо углубиться в прошлое. Они были составлены — 6 и 4 года назад. Когда и Репин, и Маяковский были ещё “в живых”. Когда Лившиц не писал ещё своих мемуаров, и таковые Каменского не были ещё окарандашены и обгосиздатены. <…> Я всё это привожу на память, чтобы намекнуть, что мемуары мои в своё время были и “законченными и новинкой”.

Но — они: 1) лежали у Лившица, который сам начал после этого писать мемуары (это дало ему мысль писать “под другим углом”). <…> Всё сие пишу, чтобы указать, что вина, что теперь они носят “не вполне оконченный характер”, не наша, не ваша, а только времени и обстоятельств…»

В этой написанной «под другим углом» книге есть множество замечательных, весёлых и необычайно важных моментов, которые помогают дополнить образ Давида Давидовича. Лившиц написал о знаменитом лорнете маршала Даву, который поначалу так раздражал Маяковского; о необычайной бурлюковской наблюдательности, о его удивительно маленькой относительно фигуры ладони с короткими пальцами, о том, как «почти парижанка» Экстер считалась с мнением «провинциального вахлака» — значит, он вовсе не был таковым; о привычке Бурлюка «плотоядно облизывать зубы с наружной стороны, не раскрывая рта», — надо же, Лившиц запомнил это так хорошо, что описал спустя двадцать лет! Написал он и о любви Бурлюка к книге и «пыли веков», о его одержимости «экстазом чадородия» — том самом «инстинкте творческого самосохранения». Именно Лившиц первым сравнил два «враждующих» клана — Бурлюков и Бенуа-Лансере-Серебряковых (кстати, у них было и связующее звено — муж Людмилы Бурлюк Василий Кузнецов дружил и сотрудничал с Евгением Лансере).

Вообще Лившица хочется цитировать бесконечно.

Той зимой Давид и Владимир Бурлюки готовились к новой выставке «Бубнового валета». К этому момент кубизм всецело завладел ими. Александра Экстер привезла из Парижа фотографию одной из новых кубистических работ Пикассо — возможно, это была созданная весной 1911-го «Женщина с мандолиной». «Как заговорщики над захваченным планом неприятельской крепости, склоняются братья над драгоценным снимком — первым опытом разложения тела на плоскости», — пишет Лившиц. «Ребром подносят руку к глазам; исследуя композицию, мысленно дробят картину на части.