Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Первый диспут «О современном искусстве» состоялся 12 февраля в Большой аудитории Политехнического музея. В отличие от выставки, диспут вызвал неслыханный ажиотаж — тысячная аудитория была набита битком, люди стояли в проходах, сидели друг у друга на коленях, у дверей была настоящая давка. После Николая Кульбина выступил Давид Бурлюк (доклад Василия Кандинского был заявлен, но так и не состоялся). Доклад Бурлюка назывался «О кубизме и других направлениях в живописи». Он был хотя и сумбурным, но искренним и вызвал широкий отклик у публики — возможно, неожиданный даже для самого Бурлюка. Он впервые начал прибегать к той эпатажной критике, которая очень скоро принесёт ему скандальную известность. На этот раз в пылу борьбы с академизмом Бурлюк обругал Рафаэля, Веласкеса и, разумеется, Бенуа. После этого на сцену вышли Наталья Гончарова и Михаил Ларионов, возмущённые тем, что Кульбин «несанкционированно» показал в своём докладе несколько картин Гончаровой, причислив их тем самым к «Бубновому валету». Бенедикт Лившиц прекрасно описал потом разгоревшийся в аудитории скандал, невообразимый шум, поломанный Ларионовым пюпитр и последовавшую за всем этим потасовку.

На втором диспуте, 25 февраля, вместе с Бурлюком выступил и Максимилиан Волошин. От Бурлюка на этот раз досталось Буше, Репину, Серову, Фрагонару, Федотову, Юону и Левитану. Именно на этом диспуте Давид Давидович впервые назвал «левых» художников «Колумбами нового искусства». Ведь когда Колумб открыл Америку, он ещё не знал, что такое Америка, и над этим нельзя было смеяться. Точно так же нельзя смеяться и над теми, кто открывает новое искусство.

Хоть всё это и вызвало хохот зала, но публика начинала привыкать к новому. Спустя год о Бурлюке и футуристах не будет знать разве что неграмотный. О сдвиге настроений публики говорили и результаты выставки. Её посетило восемь тысяч человек. В числе прочих был куплен и обруганный критикой совершенно новаторский кубистический «Автопортрет» Владимира Бурлюка.

Как раз в феврале 1912-го через Москву проезжали родители Бурлюка. Они ехали в Петербург, в гости к Людмиле, повидать только что родившегося у неё второго сына, Кирилла. Давид Фёдорович был тогда на пике карьеры, и они с Людмилой Иосифовной могли позволить себе и остановиться в Большой Московской гостинице, и купить ей шубу, и сходить в Большой театр — вместе с Марианной, Надеждой и Марусей. Прочитав фельетон о выступлении сына в Политехническом музее, Давид Фёдорович дал ему 40 рублей на новый чёрный сюртук.

«Фельетонное сравнение задело Бурлюка-отца, и лектор Бурлюк-младший обзавёлся сюртуком, однако ставшим скоро вновь новой мишенью для досужих щелкопёров», — писала Мария Никифоровна. «Одно появление Бурлюка на эстраде, в зале встречалось движением, восторгом и хлопками. Давид Бурлюк был вожаком. Объединителем. Он умел владеть толпой. На его вечерах никогда не было ни одного скандала. Вл. Вл. Маяковский был неразлучен со своим старшим другом. Он ходил рядом, учился, набирался смелости и опыта, опыта говорить новым языком, о новом. Опыта мыслить смело и оригинально. Не бояться бить по признанному, захваленному. В этот приезд родителей Давида Давидовича Бурлюка Вл. Вл. Маяковский пришёл в Большую Московскую и познакомился с ними. Так что на следующий год в Чернянку, на юг, в дом Бурлюков, он приехал уже “своим человеком”».

Весной 1912 года работы Давида и Владимира Бурлюков были показаны на выставках Тверского общественно-педагогического кружка, на «Весеннем музыкально-художественном празднике» в Екатеринодаре, на первой выставке в галерее «Штурм» в Берлине.

Той весной сопровождавший отца на воды Давид Бурлюк побывал в Германии, Швейцарии и Италии, где много путешествовал пешком и где написал «Итальянский дневник», пропавший затем вместе с огромным количеством других документов на подмосковной даче в Кунцеве.

Помимо важных событий в творческой жизни, у него произошло и главное событие в жизни личной. 26 марта в Москве Давид Бурлюк женился на Марии Еленевской.

Глава шестнадцатая. Маруся

Толпы в башнях негроокон

Ткут полночно града кокон

В амарантах спит Мария

Лучезарная жена

Пусть потух я, пусть горю я

В огнь душа облечена

Толпы грустных метровоокон

Кто их к жизни воскресит

Кто пронижет вешним соком

Брони тротуарноплит

Спит прозрачная Нерея

В пену пух погружена

Я луной в верху глазею

Ротозей не боле я…