Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

И всё же в письмах Бурлюка Никифорову есть две интересные фразы. Первая: «Ланг написала мне первая — вспоминая нашу старую любовь… Ей 74 года. А мне 82» (21 сентября 1964). И вторая — о том, что Маруся называет её «girl friend» Бурлюка (5 октября того же года).

Конечно же, в своих письмах Бурлюкам — а они вели переписку уже в 1960-х — Ланг ни о каком сватовстве не упоминает и называет жену Бурлюка Марусей, «дорогим другом юности». Зато пишет о том, как морально поддерживал её Бурлюк: «Когда весной 1918 года вернулись в Москву Брики и я рассталась с Маяковским — Додичка! Вы были для меня большим неоценимым другом. Помните, как я Вас встретила в метель в Замоскворечье и как я опёрлась на Вашу руку?!! Вы мне помогли пережить очень, очень тяжёлые месяцы. Когда же я Вас провожала на вокзал — я уже окрепла и от всей, всей души желала Вам скорей вернуться к семье и дать ей много счастья, того счастья, которое мне не удалось испытать в этой жизни. <…>…да, из-за Маяковского у меня не было личной жизни…»

История с Евгенией Ланг ценна в первую очередь дошедшим до нас рисунком — сделанным ею весной 1918 года портретом Бурлюка. Ей удалось великолепно передать характер Бурлюка — не позёра и скандалиста, каким привыкла видеть его публика, а человека, который располагает ко вниманию и доверительному общению. Да, он некрасив, более того, изображён с левой стороны — это большая редкость — но при этом его некрасивость не отталкивающая, а скорее располагающая. Портрет очень искренний и передающий настоящее отношение Ланг к Бурлюку, и отношение это явно близкое и дружеское.

Есть в одном из писем Ланг Бурлюку интересная фраза:

«Помните, Додя, как мы делали наброски? Нашу милую, красивую модель — Климову? Я помню, как Вы, Додя, однажды сказали, когда речь зашла о “вывертах” в искусстве: “Маяковскому ломаться незачем — у него ведь есть талант”».

Ну что же, сомневаться в своём таланте — удел настоящих мастеров. И Бурлюку это было присуще. Но ему повезло — в его жизни был человек, который в его таланте не сомневался никогда, считал его гением и веру эту пронёс через всю жизнь.

Этим человеком была его жена, Мария Никифоровна, родившаяся 18 августа 1894 года в семье Никифора Ивановича и Евгении Иосифовны Еленевских.

Уже в 1950-х вокруг детства Марии Никифоровны начали появляться мифы, которые в сконцентрированном виде были описаны внучкой Давида и Маруси Бурлюк, дочерью их младшего сына, Мери Клэр Холт. В предисловии к каталогу выставки «Русский футуризм и Давид Бурлюк, “отец русского футуризма”», состоявшейся в 2000 году в Государственном Русском музее, она написала, что семья юной Марии Еленевской состояла при французском дворе, затем она была отправлена на воспитание к богатым родственникам в Россию, где воспитывалась вместе с царскими детьми в лучших традициях русского дворянства — её учили вышиванию, французскому языку и игре на фортепиано. Параллельно с этим циркулировали слухи о том, что Мария Еленевская происходила из дворянского рода князей Вяземских. Появление легенды объяснимо — супруга потомка хана Батыя не могла быть простого происхождения. Зачем только родившейся при французском дворе Марии Еленевской учить французский язык уже в России (сама она писала, что начала учить французский уже в Москве в 1911 году, чтобы заполнить время)? Думаю, прочитав всё это, Никифор Иванович и Евгения Иосифовна немало бы удивились.

Тем не менее дети Бурлюков свято верили в эту легенду. Да и сама Мария Никифоровна в письме Николаю Никифорову в августе 1966 года писала о том, что девичья фамилия её бабушки была Вяземская. Вскоре после смерти Марии Никифоровны младший сын Бурлюков, Никифор, отправил письмо в Прагу, своей тёте Марианне Бурлюк. В письме он спрашивает, помнит ли кто-нибудь, как звали родителей его мамы, Еленевских и Вяземских.

Марианна ответила так: «Милый Никиша! Нас очень опечалило известие о кончине Марусеньки, твоей мамы. Я её хорошо знала, в молодости я жила у твоих родителей, когда мне было 21–23 года, и Марусенька всегда была ко мне добра и ласкова. Её последнее письмо, полученное мною в мае месяца этого года, было очень печальное, ей трудно было жить без Додички, которого она так горячо любила. Ты и твой брат, наверное, помните, какая у них была трудная жизнь в начале и она была чудесная подруга и жена. <…> Очень мне её бедненькую жалко, но думаю, что без Додички она всё равно не могла жить долго. <…> Конечно, я хорошо знаю, как звали родителей Марусеньки: отца Никифор Иванович Еленевский, мать Евгения Иосифовна, рождённая Михневич, но о Вяземских я ничего не знаю и даже о них не слыхала. Кто они?»

Если вспомнить, что маму Давида Давидовича звали Людмила Иосифовна и девическая фамилия её тоже была Михневич, сам собой напрашивается предположение о том, что Давид Давидович был женат на двоюродной сестре. Если это действительно так, становятся понятными многолетние контакты и взаимная помощь членов двух семей.