Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

«В 1912 году в солнечный день, помнится, был октябрь, птицами летели редкие коричневые от пыли листья. Солнечный, идеалист облачный великий поэт постоянный и в жизни, и в теории — Вася Каменский, у которого дрожала рука после падения с аэропланом в Ченстохове. Рука у Васи Каменского дрожит, когда берёт он чашку с чаем в “Толстовской столовой”, что была в Газетном переулке… <…> Вася Каменский с ноября 1912 года надолго покинул Москву для своей только что купленной им Каменки около Перми. Как говорил Бурлюк: “уехал туда строить баню”… Вся артель молодых гениев до слёз жалела, что Вася, вносивший бодрость и солнечность, покидает город и налаживающуюся какую-то новую работу, полную революционного сокрушительного размаха. Вася был необходим». В тот приезд Каменский встретился не только с Бурлюком, но и с Хлебниковым. Однако с Маяковским он, судя по всему, познакомился годом позже, осенью 1913-го, — такой вывод можно сделать из его собственных воспоминаний.

Диспуты и выставки в Санкт-Петербурге

Основные выступления Давида Бурлюка той осенью и зимой прошли в Петербурге. Ещё в конце октября он предложил руководителям «Союза молодёжи» устроить его доклад. Для «Союза» это было интересно — во-первых, Бурлюк уже был достаточно известен как лектор, во-вторых, шла подготовка к очередной выставке общества. С Бурлюком в Петербург поехал Маяковский, и это была его первая поездка в столицу. Работы их в числе работ других учащихся МУЖВЗ как раз готовились там к показу на «Первой выставке картин и этюдов Художественно-артистической ассоциации».

«Бурлюк собрался ехать читать лекцию в Петербург на тему “Что такое кубизм” и, узнав, что Маяковский там никогда не был, решил взять его. Маяковский был очень рад этой поездке. По прибытии в Петербург, с вокзала, кутаясь в живописный старый плед (похож так на молодого цыгана), Маяковский поехал проведать своих знакомых. Бурлюк встретился с ним уже только вечером в Тенишевском училище. Маяковский познакомился здесь с Велимиром Хлебниковым, учившимся в тот год в Санкт. Петерб. Университете», — вспоминала Мария Никифоровна.

За три дня до назначенного диспута, 17 ноября, Давид и Николай Бурлюки вместе с Маяковским выступили в знаменитой «Бродячей собаке». Это был первый диспут представителей московского и петербургского кружков молодых поэтов, на котором проявился их антагонизм. Публика высмеивала Бурлюка, читавшего стихи Хлебникова и свои, но отметила большое поэтическое дарование Маяковского. Присутствовавший на вечере Николай Кульбин безуспешно пытался примирить два враждующих лагеря.

20 ноября в Троицком театре миниатюр Давид Бурлюк прочёл доклад «Что такое кубизм», а Владимир Маяковский — «О новейшей русской поэзии». Публики было множество, пришли князь Волконский, барон Николай Врангель, Александр Бенуа, Ян Ционглинский, Николай Евреинов, Мстислав Добужинский, и, конечно, Николай Кульбин. Давид Давидович сел «на своего любимого конька» и назвал Рафаэля и Леонардо «пресловутыми», рассказал о «кошмаре» старого искусства, призвал не заказывать портреты у Репина с Кустодиевым, а просто зайти в фотоателье, а также заметил, что уличные вывески нужно собирать в Музей Александра III, потому что они ценнее, чем «картина Константина Маковского, чем бездарная мазня какого-то Врубеля». И призвал, как Маринетти, уничтожить старые музеи. В общем, был в ударе. Выступление его вызвало шквал негативной критики, однако Александр Бенуа отнёсся к словам Бурлюка более взвешенно, отметив в статье «Кубизм или кукишизм?», что Бурлюк — «решительнейший из наших новаторов, к тому же художник не лишённый дарования», и что древнеримские Бурлюки-разрушители стали началом появления византийского искусства. «Весь смысл культуры в том, чтобы не останавливаться…Г. Бурлюк и ему подобные подгоняют, тревожат, вносят смуту и не дают застояться. <…> Молодцы новейшие русские художники. Вот кого не приходится винить ни в корысти, ни в честолюбии. Тщеславны они, положим, очень, но должны же они понимать, что всё, что будет создано ими, пойдёт насмарку, что от них ничего не останется. Они… сами же станут первыми жертвами этого огрубения. Они сведут в глубину и погибнут. Но зато там, “на дне” начнётся новое творчество и новое восхождение».

Бенуа оказался неправ. Во-первых, работа «левых» художников отнюдь не пропала. Более того, именно они первыми вывели Россию в авангард мировой живописи и литературы. Увы, после них не началось ни нового творчества, ни нового возрождения… В возникшем после 1917 года заидеологизированном государстве не было места для свободы творчества, для творческих поисков. Новыми «героями» вновь стали передвижники и — на долгие годы — современные художники-реалисты.