Читаем Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения полностью

И хотя выставка прошла с минимальным количеством зрителей — как сказала Ольга Розанова, «это самый убогий вернисаж, который мне когда-либо пришлось переживать», — она стала важнейшим этапом в развитии не только русского, но и мирового искусства. Новатором выступил не только Малевич — Владимир Татлин, например, впервые показал на ней угловые контррельефы. В обеих листовках, выпущенных к выставке, декларировался постулат о полном освобождении искусства от содержания и приоритет пластических форм над природными.

Во время устроенной за неделю до закрытия выставки лекции Малевича и Пуни «О кубизме, футуризме, супрематизме, о выставке 0,10» Иван Пуни сказал, что живопись с нескольких точек зрения (так характерная для Бурлюка) продиктована влиянием футуризма на кубизм, а Малевич провозгласил похороны кубофутуризма и начало супрематизма, ибо кубизм и футуризм были преддверием освобождения от «реальных вещей натуры».

Словно отвечая Малевичу и объясняя, что стиль его работ органический и враждебный геометрическому, Бурлюк позже писал в своих «Фрагментах их воспоминаний футуриста»: «В моих картинах надо указать, что, будучи учеником в годы юности русских символистов, я сохранил в себе черты символизма, и характерно, что позже в своих картинах я первый, борясь против всех “натюрмортщиков” “Бубнового валета”, стал писать картины с содержанием. <…> Главные мои картины, которые в ужасных условиях революции, гражданской войны, эмиграции я ухитрился написать — в крошечных башкирских избах, лишённых света, в парикмахерских, брошенных владельцами… по композиционным приёмам являются враждебными геометрическому построению. Стиль их органический. Строятся они из духа природы, пространства двух измерений».

Одним отказом от участия в выставке дело не ограничилось. Ладно Малевич — но в том же декабре 1915-го ближайший друг Бурлюка, Владимир Маяковский, не взял его стихотворения в новый коллективный сборник «Взял». Он поместил туда многих — Каменского, Хлебникова, Пастернака, Асеева, Шкловского, Осипа Брика — а Бурлюка нет. Опубликовал только рисунки. Незадолго до этого вышло «Облако в штанах», Маяковский стал печататься в «Новом сатириконе», и Бурлюк реагировал на всё это ревностно, считая, что Маяковский «карьериствует» и придирается потому, что Бурлюк прислал стихотворения с новыми «концентрированными» словами. На самом же деле, скорее всего, его стихи были слишком слабыми по сравнению с другими участниками сборника.

Во второй сборник «Стрелец», изданный летом 1916 года, стихи Бурлюка тоже не взяли.

Однако отсутствие Бурлюка, умеющего примирить самых непримиримых антагонистов и привлечь к себе и своим друзьям первоочередное внимание публики, сказывалось. В «левом» крыле начались ссоры. «Татлинцы» ссорились с группой Малевича, на московской поэтической сцене безраздельно властвовал Игорь Северянин — круг почитателей Маяковского был в то время кардинально меньше. И даже среди «гилейцев» в отсутствие Бурлюка не стало былого единства. Бурлюк писал в ноябре 1915-го Каменскому: «Почему ты не видишься с Володей и Колей, твоими братьями по мне?» Сам Каменский в своём «Пути энтузиаста» писал позже об этом периоде: «Отныне футуризм как бы завершил групповую орбиту. Мы вступили в новую фазу вполне самостоятельного монументального мастерства: теперь каждый из нас делал отдельные книги, независимо выступал с лекциями-стихами, печатался где хотел». Более того — год спустя Алексей Кручёных в письме Андрею Шемшурину писал о вышедшей в октябре 1916 года книге Маяковского «Простое как мычание»: «Этот павлин окончательно облинял».

Стихи Бурлюка всё же попали в два сборника: уже упомянутые «концентрированные слова» (цикл «Катафалкотанц») были опубликованы в изданном Георгием Золотухиным сборнике «Четыре птицы», другие стихи вошли в роскошно изданный Самуилом Вермелем в апреле 1916-го сборник «Московские мастера».

В сезоне 1916/17 года заскучавший Давид Давидович, обеспокоенный тем, что ему в Башкирию никто не пишет, начал проявлять гораздо большую активность. В итоге его и брата Владимира работы взяли на состоявшуюся в ноябре — декабре в Москве выставку «Бубнового валета», у которого к тому моменту полностью обновилось правление. Давид Давидович даже подготовил к выставке брошюру «Пояснения к картинам Давида Бурлюка, находящимся на выставке». Она была издана печатней торгового дома Н. К. Блохина в Уфе тиражом в 200 экземпляров. Однако «Пояснения» сильно проигрывали по сравнению с изданной к той же выставке брошюрой Малевича «От кубизма и футуризма к супрематизму», в которой он давал критический очерк развития новейшей живописи. По сравнению с тезисами Малевича наивные и незамысловатые пояснения Бурлюка казались устаревшими, как и возврат его к сюжетной, символистской живописи, тогда как новое искусство стремительно шло к беспредметности. В устраиваемых на выставке поэтических вечерах Давид Бурлюк не участвовал, критика писала о нём немного.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932
Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932

Сюрреалисты, поколение Великой войны, лелеяли безумную мечту «изменить жизнь» и преобразовать все вокруг. И пусть они не вполне достигли своей цели, их творчество и их опыт оказали огромное влияние на культуру XX века.Пьер Декс воссоздает героический период сюрреалистического движения: восторг первооткрывателей Рембо и Лотреамона, провокации дадаистов, исследование границ разумного.Подчеркивая роль женщин в жизни сюрреалистов и передавая всю сложность отношений представителей этого направления в искусстве с коммунистической партией, он выводит на поверхность скрытые причины и тайные мотивы конфликтов и кризисов, сотрясавших группу со времен ее основания в 1917 году и вплоть до 1932 года — года окончательного разрыва между двумя ее основателями, Андре Бретоном и Луи Арагоном.Пьер Декс, писатель, историк искусства и журналист, был другом Пикассо, Элюара и Тцары. Двадцать пять лет он сотрудничал с Арагоном, являясь главным редактором газеты «Летр франсез».

Пьер Декс

Искусство и Дизайн / Культурология / История / Прочее / Образование и наука
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

История неофициального русского искусства последней четверти XX века, рассказанная очевидцем событий. Приехав с журналистским заданием на первый аукцион «Сотбис» в СССР в 1988 году, Эндрю Соломон, не зная ни русского языка, ни особенностей позднесоветской жизни, оказывается сначала в сквоте в Фурманном переулке, а затем в гуще художественной жизни двух столиц: нелегальные вернисажи в мастерских и на пустырях, запрещенные концерты групп «Среднерусская возвышенность» и «Кино», «поездки за город» Андрея Монастырского и первые выставки отечественных звезд арт-андеграунда на Западе, круг Ильи Кабакова и «Новые художники». Как добросовестный исследователь, Соломон пытается описать и объяснить зашифрованное для внешнего взгляда советское неофициальное искусство, попутно рассказывая увлекательную историю культурного взрыва эпохи перестройки и описывая людей, оказавшихся в его эпицентре.

Эндрю Соломон

Публицистика / Искусство и Дизайн / Прочее / Документальное
Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции
Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции

Это книга об удивительных судьбах талантливых русских художников, которых российская катастрофа ХХ века безжалостно разметала по свету — об их творчестве, их скитаниях по странам нашей планеты, об их страстях и странностях. Эти гении оставили яркий след в русском и мировом искусстве, их имена знакомы сегодня всем, кого интересует история искусств и история России. Многие из этих имен вы наверняка уже слышали, иные, может, услышите впервые — Шагала, Бенуа, Архипенко, Сутина, Судейкина, Ланского, Ларионова, Кандинского, де Сталя, Цадкина, Маковского, Сорина, Сапунова, Шаршуна, Гудиашвили…Впрочем, это книга не только о художниках. Она вводит вас в круг парижской и петербургской богемы, в круг поэтов, режиссеров, покровителей искусства, антрепренеров, критиков и, конечно, блистательных женщин…

Борис Михайлович Носик

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Мировая художественная культура / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное