Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

На лидерские позиции в русском авангарде вышли новые люди. Михаил Ларионов с Натальей Гончаровой уехали во Францию, сам Бурлюк жил в провинции, и лидерами в живописи стали Малевич и Татлин, а в поэзии — Северянин и набирающий силу Маяковский. Осип Брик даже начал покупать у него стихи — по рублю за строчку. Живописные поиски Бурлюка, казалось, шли вразрез с новыми течениями. Даже необычные названия его работ, ещё недавно привлекавшие всеобщее внимание: «Perpetuum mobile», «Победители 1224», «Царица Вильгельмова бала», «Храм Януса», «Битва при Калке», сейчас казались устаревшими по сравнению с тем же Малевичем, который просто объединил 60 безымянных полотен общим заголовком «Супрематизм в живописи».

Но Давид Давидович не сдавался. В конце 1916 года в Петрограде, в Художественном бюро Добычиной, его работы были показаны на «Выставке современной русской живописи». Бурлюк был очень горд, что из семи проданных его работ две приобрёл Максим Горький. А 5 марта 1917-го он открыл в Самаре, в здании Волжско-Камского коммерческого банка, свою первую персональную выставку, на которой представил 139 своих работ и 11 работ мамы, Людмилы Иосифовны. Показанные Бурлюком работы были написаны в стилях классицизма, реализма, импрессионизма, кубизма и футуризма. В предисловии к каталогу он писал: «Я принимаю всякое искусство, даже попытку на искусство: классицизм, реализм, импрессионизм, декадентство, кубизм, футуризм; но творчество индивидуальное. <…> И отрицаю всё — ординарное и продажное — всякую рабскую копию. <…> Я пессимист — заранее знаю, что всякое культурное начинание почти всегда обречено (в провинции особенно) на неудачу, — и всё же устраиваю выставку картин; но мне свойственен и американизм: если есть хоть малейший шанс на удачу (пусть моральную), я иду ему навстречу». Как близок этот призыв к мыслям Бурлюка, опубликованным тремя годами ранее в сборнике «Весеннее контрагентство муз»: «Обращаюсь и убеждаю: будьте подобны мне — мне, носящему светлую мысль: “всякое искусство — малейшее искусство — одна попытка, даже не достигшая увы! цели — добродетель!”. <…> В мире эстетических отношений — уважение к чужому мнению (творчеству) единственное, всякого культурного человека достойное, поведение».

«Оглядываясь на своё искусство до 1920 года, я должен указать, что за двадцать лет первой половины моего творчества я перепробовал все роды живописи, и в моих холстах нашла отображение многогранность жизни», — писал Бурлюк во «Фрагментах из воспоминаний футуриста». В этом нет ничего удивительного для художника, не желавшего замыкаться в рамках догм. Пройдёт время, и даже Малевич вернётся к фигуративному искусству…

Хочу обратить внимание на важный момент — использование Бурлюком в предисловии к каталогу 1917 года термина «американизм». Этот самый американизм, этот безграничный энтузиазм и желание видеть и познавать новое и станут пять лет спустя главной причиной его переезда с семьёй в США.

Выставка в Самаре прошла без убытков, часть картин была продана, хотя и повышенного интереса к ней не было — события Февральской революции отвлекли внимание публики. Зато Бурлюк встретил приехавшего в Самару на весенние каникулы Сергея Спасского, чьи воспоминания о том, как Давид Давидович выступал на революционных митингах и собраниях, как он объяснял зрителям свои картины, о лекциях и поэтических вечерах, которые они с Бурлюком устраивали на выставке, интересно читать и сейчас.

Безусловно, нюансы борьбы за лидерство в русском «левом» искусстве были известны лишь в узком столичном кругу. Для молодых башкирских художников присутствие в Уфе знаменитого и яркого Давида Бурлюка было событием экстраординарным, а детали общения с ним запоминались на всю жизнь. Вот как описывал приезд Давида Бурлюка в Уфу — судя по всему, на третью выставку Уфимского художественного кружка — художник Александр Алексеев, который подростком жил у родственников в Уфе: