Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Бурлюк вёз с собой пачки картин, надеясь «зашибить в Москве за зиму деньжат», а ещё… четырёх гусей, которых надеялся съесть с друзьями, запив их «стаканами крымского виноградного». Однако по пути в поезде пошли слухи — в Москве бои, стреляют пушки, в Москве «страшнее, чем на фронте». И он решил переждать. За пять дней ожидания в Рязани гуси протухли… Как только всё успокоилось, он снова отправился в путь. «Москва встретила морозом», — писал Бурлюк. «Чемоданы пришлось нести с вокзала несколько кварталов в руках. А потом попался “ванька”… Мороз кусал за пальцы.

В городе особых разрушений (от Рязанского до Малой Дмитровки) не было видно.

Кроме… Выбитые окна, просверленные пулями витрины магазинов и железные фонарные столбы. Кое-где баррикады, которые спешно разбирались, освобождая дорогу “прозе жизни”».

Незадолго до этого в Москве закончилось вооружённое восстание. Василий Каменский, ставший свидетелем московских боёв, вспоминал:

«За эти дни, “которые потрясли мир”, переменилось всё: установилась власть Советов. Теперь на Скобелевской площади уже не было юнкеров у бывшего губернаторского дома — там стояла толпа рабочих с красными знамёнами и мощно распевала “Вышли мы все на дорогу”. Громадная филипповская гостиница “Люкс” была занята большевиками. По улицам спешно проходили отряды вооружённых рабочих, красногвардейцев и солдат. Тверская превратилась в тракт пролетарской революции, по которому шагали новые люди фабричных окраин. На фасадах многих зданий и на магазинных вывесках отпечатались ямные следы вчерашних пуль. А в иных стенах зияли пробоины от снарядов…В эти исторические дни Москва пережила небывалое потрясенье. Однако на улицах, и особенно на Тверской, царило возбуждённое оживление».

Собственно, в первый раз в этом году Каменский приехал в Москву ещё ранней весной — сразу же после Февральской революции. Тогда он устроил в театре «Эрмитаж» «Республиканский вечер-лекцию», в котором и он, и участвовавшие в прениях Маяковский, Гольцшмидт и Василиск Гнедов говорили о необходимости вынести мастерство на улицу, чтобы преподнести искусство трудящимся. Однако вскоре после этого Каменский вместе с «футуристом жизни» Владимиром Гольцшмидтом вновь уехал на гастроли по провинции.

И вот — октябрь 1917-го. Позже Каменский вспоминал: «Жажда тесного объединения новых поэтов, художников выросла до пределов необходимости немедленной организации клуба-эстрады, где мы могли бы постоянно встречаться и демонстрировать произведения в обстановке товарищеского сборища. Кстати, мы имели в виду и гостей с улицы. С этой целью я с Гольцшмидтом отыскали на Тверской, в Настасьинском переулке, помещение бывшей прачечной и основали там первое “Кафе поэтов”».

Давид Бурлюк немедленно включился в обустройство кафе, и дело завертелось со страшной скоростью. Главными стали Каменский, Гольцшмидт, Бурлюк и приехавший к друзьям из Петрограда Маяковский, который в середине декабря писал Брикам: «Москва, как говорится, представляет из себя сочный, налившийся плод, который Додя, Каменский и я ревностно обрываем. <…> Кафе пока очень милое и весёлое учреждение (“Собака” первых времён по веселью!). Народу битком. На полу опилки. На эстраде мы… Публику шлём к чёртовой матери. Деньги делим в двенадцать ночи. Вот и всё. Футуризм в большом фаворе».

Интерьер кафе составляли эстрада и грубые деревянные столы, а чёрные стены расписали Бурлюк, Маяковский, Валентина Ходасевич и Георгий Якулов. «Бесцеремонная кисть Бурлюка развела на них беспощадную живопись. Распухшие женские торсы, глаза, не принадлежавшие никому. Многоногие лошадиные крупы. Зелёные, жёлтые, красные полосы. Изгибались бессмысленные надписи, осыпаясь с потолка вокруг заделанных ставнями окон. Строчки, выломанные из стихов, превращённые в грозные лозунги: “Доите изнурённых жаб”, “К чёрту вас, комолые и утюги”», — вспоминал Сергей Спасский, который ежедневно выступал в кафе с середины января 1918 года.

Входом служила «низкая деревянная дверь, прочно закрашенная в чёрное. Красные растекающиеся буквы названия. И змеевидная стрелка. Дощатая загородка передней. Груботканый занавес — вход». В воспоминаниях В. Ф. Фёдорова говорится про красную дверь, но красная дверь вела в туалет, она была «простая, окрашенная красной масляной краской с изображением на ней примитивных “птичек” — V V V»; на ней было написано: «Голуби, оправляйте ваши пёрышки» — а на дверце противоположного помещения: «Голубицы, оправляйте ваши пёрышки!» Надпись эту сделал Давид Бурлюк.

Вообще «Кафе поэтов» было таким популярным, что воспоминания о нём оставило множество посетителей — уже бывших тогда знаменитыми или ставших таковыми позже. Из воспоминаний этих можно составить целую книгу.