Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

С другой стороны, возглавивший секцию изобразительных искусств Отдела народного образования Моссовета В. М. Фриче, которого ещё недавно Бурлюк с Лившицем разносили в пух и прах (вместе с Луначарским, кстати) в «Позорном столбе российской критики», опубликовал целый ряд статей, направленных против претензий футуристов на роль выразителей идей пролетариата, возмущаясь тем, что футуристы, собравшись под алым знаменем коммунизма, «провозгласили свою диктатуру». Футуризм был объявлен им явлением капиталистического строя, «предсмертным метанием буржуазного духа, его ошалелостью», предчувствующей гибель. Полностью противоположной точки зрения придерживался Алексей Толстой, писавший в статье «Торжествующее искусство»: «Над футуристами… смеялись. Напрасно. Они сознательно делали своё дело — анархии и разложения. Они шли в передовой цепи большевизма, были их разведчиками и партизанами». Примкнувший было сам в 1913 году к футуристам, после революции он искренне их возненавидел.

Каких бы позиций ни придерживались критики, для поэтической молодёжи футуризм стал мейнстримом, а Бурлюк, Маяковский и Каменский — мэтрами. Это неизбежно означало немедленное появление новых, ещё более радикальных течений. Уже в январе 1919 года Вадим Шершеневич в декларации вновь созданной группы имажинистов писал: «Скончался младенец, горластый парень десяти лет от роду (родился 1909 — умер 1919). Издох футуризм. Давайте грянем дружнее: футуризму и футурью — смерть. Академизм футуристических догматов, как вата, затыкает уши всему молодому. От футуризма тускнеет жизнь».

Правда, имажинизму тоже досталось от Фриче, который счёл их происхождение «дух от духа этого самого футуризма».

И если Маяковскому удавалось печататься за государственный счёт в Госиздате, то имажинисты вынуждены были издавать свои сборники за собственный счёт.

Государство начало проводить выставки с участием левых художников и закупать их картины в музеи. Например, в 1921 году работы Давида Бурлюка были показаны на выставке, организованной к III Конгрессу Коминтерна, — они были отобраны из Государственного худфонда Музейного бюро Центросекции ИЗО Наркомпроса. А ещё летом 1918 года в Наркомпросе была создана комиссия по покупке произведений искусства для музеев. В числе прочих были куплены и работы Давида и Владимира Бурлюков — работы Давида затем были переданы в Русский музей.

Государство не только начало приобретать картины футуристов, но и финансировать издание футуристической литературы, что совсем недавно казалось немыслимым. Одним из издательств, финансируемых государством, стало организованное Осипом Бриком контрагентство ИМО («Искусство молодых»), которое объединяло не только его самого, Владимира Маяковского и Виктора Шкловского, но и Давида Бурлюка, Николая Асеева, Алексея Кручёных, Василия Каменского, Велимира Хлебникова, Бориса Пастернака и целый ряд других авторов. И это несмотря на то, что первые четыре автора находились к тому моменту далеко от столиц. В ноябре 1918 года ИМО издало «революционную хрестоматию футуристов» под названием «Ржаное слово» с предисловием Маяковского и Луначарского. В хрестоматию вошли стихи Асеева, Маяковского, Давида Бурлюка, Василия Каменского и Велимира Хлебникова.

Однако «медовый месяц» футуристов и власти продлился недолго. Уже весной 1919 года возник скандал. Бурю возмущения вызвали в Москве плакаты, нарисованные в кубофутуристическом стиле ко Дню Красной армии участниками 1-х Государственных свободных художественных мастерских. Плакаты не понравились ни красноармейцам, ни рабочим, ни чиновникам. В результате в столичной прессе была развёрнута антифутуристическая полемика, а отдел ИЗО Наркомпроса обвинили в «футуристическом засилье». Дальше — больше. В 1921 году Ленин резко негативно воспринял поэму Маяковского «150 000 000», которую тот преподнёс ему «с комфутским приветом» и надеждой на признание. Воспитанный на Некрасове, Ленин не только раскритиковал книгу, но и наметил меры по резкому сокращению публикаций «этих футуристов».

А после победы в Гражданской войне политика демократизации искусства была новой властью свёрнута — от деятелей искусства стали требовать выполнения утилитарных задач коммунистической агитации и пропаганды. Учитывая то, что левое искусство так и не было понято широкими массами, для этих целей лучше всего подходил вовсе не футуризм, а искусство реалистическое. Под предлогом реорганизации Наркомпроса левые в 1921 году были отстранены от руководства художественной жизнью страны. Ленин решительно выступил против футуризма и настоятельно просил заместителя Луначарского «помочь в борьбе с футуризмом». Отдел ИЗО Наркомпроса был ликвидирован.

Однако всё это происходило уже без Бурлюка. В апреле он уехал в Башкирию, так и не успев насладиться коротким периодом благосклонности со стороны советской власти и ещё не зная, что в следующий раз попадёт в Москву лишь через тридцать восемь лет.