Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

В июне 1926-го картина «Рабочие» и ещё шесть работ были представлены в Филадельфии на выставке в честь 150-летия независимости США. В том же году Давид Давидович публикует первый манифест «Радио-стиль». Это был последний серьёзный манифест в его творческой биографии. Бурлюк писал о том, что пришла пора нового направления, которое может выразить дух современности, и Америка, как самая великая и передовая страна, нуждается в «великом новом искусстве», которое должно прийти в каждый дом. «Каждый должен иметь возможность постоянно смотреть на картины своих великих современников». Вообще весь манифест, призванный утвердить первенство Бурлюка уже на новом континенте, являлся своеобразным попурри из разнородных идей. Давид Давидович писал о космополитизме новой радио-эпохи, в которой звуки песни, исполняемой в Чикаго, доносятся до Австралии и русских степей; утверждал, «что, кроме реальных предметов, существует абстрактное воплощение каждого предмета, составляющееся из пересечения магнетических волн, излучаемых всяким предметом»…

Спиралевидные движения энергетических волн и станут новшеством на его картинах, выполненных в новой стилистике. Они окажутся гораздо интереснее объяснений (справедливости ради нужно заметить, что Маринетти аналогичный манифест опубликовал гораздо позже, в 1933-м). В работе «Илья Пророк (Гром над Аллеей Славы в Бронксе)» Бурлюк соединил славянские и американские образы — пророк на колеснице несётся над зданием Нью-Йоркского университета. В «радио-стиле» выполнен ряд великолепных пейзажей — «Река Гарлем. Инвуд-парк», «Электростанция на реке Гарлем». Все они написаны неподалёку от дома, в котором жили Бурлюки. Неожиданно в этой же стилистике выполнена работа «Буржуа, едущий в коляске» — типичная работа «социального» цикла. Когда-то Давид Бурлюк убеждал слушателей и критиков, что форма важнее содержания. В «социальном» цикле и работах символического футуризма, наоборот, содержание вышло на первый план. Бурлюк был воистину всеяден.

В конце 1926 года «Анонимное общество» организовало в Бруклинском музее большую международную выставку, на которой были представлены работы 113 художников из 23 стран. Наряду с Жоржем Браком и Максом Эрнстом, Питом Мондрианом и Пабло Пикассо, Паулем Клее и Жоаном Миро были показаны работы Александра Архипенко и Наума Габо, Абрахама Волковица и Эль Лисицкого, Макса Вебера и Василия Кандинского. Девять картин Бурлюка отобрала, приехав на Харрисон-авеню, сама Кэтрин Дрейер. После Нью-Йорка выставка была показана в Буффало и Торонто.

Однако ни участие в выставках, ни работы на социальную тематику, ни «радио-стиль», ни великолепные пейзажи (чего стоит одно «Озеро у Медвежьей горы»!) не сделали Бурлюка популярным среди широкой публики. Его ценили лишь профессиональные критики. Только начавший формироваться американский авангард избегал любых социальных тем и в своих формальных поисках ориентировался скорее на европейский конструктивизм. Уже позднее, в годы депрессии, социальный реализм, яркими представителями которого станут близкие друзья Бурлюка, братья Сойеры, станет более популярным. Первое же настоящее признание на американской земле придёт к Давиду Давидовичу благодаря серии работ, написанных в Новой Англии, в первую очередь в рыбацкой деревушке Глостер.

Глава двадцать восьмая Взлёты, падения и новые взлёты

Меняя место, изменяем условия нашего физического и умственного бытия.

В 1929 году Бурлюки переехали из Бронкса в Манхэттен — Давид-младший перешёл в высшую школу: «Теперь с поступлением Додика в Стайвезен-гайскул специально математически-архитектурный мы переехали в центр Нью-Йорка». Если в течение 1920-х материальное положение семьи Бурлюков постепенно улучшалось, то с началом в 1929-м экономического кризиса всё изменилось. 1930-е стали для Бурлюков самыми тяжёлыми — они с трудом оплачивали съёмное жильё, вырученных от редких продаж картин денег катастрофически не хватало, с выставок, хотя и частых, покупали мало. Не спасали положения и 45 долларов в неделю, получаемые в газете. Настроение тех дней хорошо передано в стихотворении «В квартирах богачей — ничей!..», написанном в 1929 году в Нью-Джерси, в вагоне железной дороги:

В квартирах богачей — ничей!
Но на лугу веду я дружбу с пнями,
С весёлой луковкой, с легчайшим
мотыльком;
Я их упрямый собеседник.
С годами стал умней, с годами
знаю с кем и говорить
Как камень с Кеми,
Пустынником брожу по городу.