Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

«Эти стихи из массы строк, написанных до 1909 года. Начал писать регулярно стихи с 1902 года. Кроме отдельных строк — они были не удовлетворявшими меня. С 1905 года стали возникать произведения, кои были более живописующими. Я ценил в те годы: красочность и выпуклость образа патетического, чувства оригинального и манеры пряной. Когда в 1909 году в декабре, в Питере сдавался с Васей Каменским в печать “Садок Судей”, я отобрал столько строк, как много мне было отпущено места. Часть этих стихотворений в 1908 году, поздней осенью написана в Киеве… <…> В некоторых стихах есть: лейтслова, компактслова. Звуковая инструментовка, магия гласных и согласных в этих юношеских строках играют большую, первостную роль».

Главу в своих воспоминаниях, посвящённую «Садку судей», Бурлюк озаглавил «Вылет “Садка судей”». И Каменский, и Кручёных будут позже писать, что и их книги и сборники не вышли, а «взлетели». Интересная ассоциация книг с птицами.

Несмотря на то, что и Матюшин, и Хлебников считали «Садок судей» «бомбой», брошенной в болото символизма, реакция на него не была особенно заметной. Николай Бурлюк и Василий Каменский, попав уже осенью в «Башню» Вяч. Иванова, «уходя “насовали” “Садок” всем присутствовавшим в пальто, в шинели, в каждый карман по книжке “Садка”». «Садок» получили Ремизов, Блок, Кузмин, Городецкий и др. Отзывов было немного. Валерий Брюсов написал, что книга почти «за пределами литературы», похвалив при этом Каменского и Николая Бурлюка. Николай Гумилёв сдержанно похвалил того же Каменского и Хлебникова. Никто из современников не мог себе представить, что «Садок судей» станет вехой, началом нового направления в русской литературе, а один из крупнейших лингвистов ХХ века Роман Якобсон спустя годы назовёт Велимира Хлебникова «наибольшим мировым поэтом нынешнего века».

Но были и те, кто понял это сразу. И одним из них был Давид Бурлюк.

Глава двенадцатая. Хлебников и Бурлюк

Алексей Кручёных вспоминал: «Хлебникова… любили все будетляне и высоко ценили. В. Каменский и Д. Бурлюк в 1912–14 гг. не раз печатно и устно заявляли, что Хлебников — “гений”, наш учитель, “славождь”… Об этом нелишне вспомнить сейчас, — продолжал Кручёных, — когда некоторые “историки литературы” беззаботно пишут:

— Вождём футуристов до 1914 г. был Давид Бурлюк.

Нельзя, конечно, отрицать больших организационных заслуг Давида Давидовича. Но сами будетляне своим ведущим считали Хлебникова. Впрочем, надо подчеркнуть: в раннюю эпоху футуристы шли таким тесным, сомкнутым строем, что все эти титулы неприложимы здесь. Ни о каких “наполеонах” и единоначальниках среди нас тогда не могло быть и речи!..»

Это во многом правда. Но правда и то, что «духовный вождь» Хлебников очень многим обязан практичному и одновременно возвышенному Давиду Бурлюку, который никогда не скупился на восторженные похвалы друзьям. Сравним слова Кручёных со словами Владимира Маяковского:

«Практически Хлебников — неорганизованнейший человек. Сам за всю свою жизнь он не напечатал ни строчки. Посмертное восхваление Хлебникова Городецким приписало поэту чуть не организаторский талант: создание футуризма, печатание “Пощёчины общественному вкусу” и т. д. Это совершенно неверно. И “Садок судей”… с первыми стихами Хлебникова, и “Пощёчина” организованы Давидом Бурлюком. Да и во всё дальнейшее приходилось чуть не силком вовлекать Хлебникова».

Отношение же самого Бурлюка к Хлебникову прекрасно охарактеризуют две нижеприведённые цитаты из него самого:

Первая: «О футуризме и футуристах должно быть написано и изучено всё до последнего волоска на голове Велимира Хлебникова».

Вторая, из письма Бурлюка к меценату и коллекционеру Левкию Жевержееву, на чьи средства осуществлялась в основном деятельность общества «Союз молодёжи» (апрель 1913 года): «Радуюсь посылкой Вам очень редких рукописей гениального В. Хлебникова — прошу и заклинаю отпечатать их — это старый период его творчества — давно прекрасные смутные строки “Училица”, это, кажется, единственная уцелевшая проза (он всё теряет) — из его старых вещей. Печатать её надо всё точно до единой точки и буквы.

<…> Хлебников выше критики. Но, Левкий Иванович, умоляю Вас об одном, не показывайте эти рукописи ему самому, т. к. он не любит своих прежних вещей — и взяв их, даст что-либо новое. “Новый” Хлебников отпечатан уже — порядком, драгоценные же образцы его прежнего творчества мало известны. Печатайте их “до точки”, не показывая ему. Ещё предупреждаю — Хлебников не способен делать корректуру — он пишет поверх её новый вариант. Его от печатания надо устранить совершенно. Это самый беспомощный человек и самый интересный писатель, какого я только знаю.

Хлебников требует забот. Его надо собирать. Рукописи его надо хранить. Он требует как никто полного издания — до строчного своих вещей. Это собрание ценностей, важность которых сейчас учтена быть не может».