Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Одной из главных целей первого визита Бенедикта Лившица в Чернянку в декабре 1911 года как раз и было знакомство с рукописями Хлебникова. Вместе с Николаем Бурлюком он также пытался их разобрать. Дадим ему слово: «В первый же день моего пребывания у Бурлюков Николай принёс мне в комнату папку бумаг с хлебниковскими рукописями. Это был беспорядочный ворох бумаг, схваченных как будто наспех. На четвертушках, на полулистах, вырванных из бухгалтерской книги, порою просто на обрывках мельчайшим бисером разбегались во всех направлениях, перекрывая одна другую, записи самого разнообразного содержания. Столбцы каких-то слов вперемежку с датами исторических событий и математическими формулами, черновики писем, собственные имена, колонны цифр. В сплошном истечении начертаний с трудом улавливались элементы организованной речи. Привести этот хаос в какое-либо подобие системы представлялось делом совершенно безнадёжным. Приходилось вслепую погружаться в него и извлекать наудачу то одно, то другое. Николай, по-видимому, не первый раз рывшийся в папке, вызвался помогать мне. Мы решили прежде всего выделить из общей массы то, что носило хотя бы в слабой степени форму законченных вещей. Конечно, оба мы были плохими почерковедами, да и самый текст, изобиловавший словоновшествами, чрезвычайно затруднял нашу задачу, но по чистой совести могу признаться, что мы приложили все усилия, чтобы не исказить ни одного хлебниковского слова, так как вполне сознавали всю тяжесть взятой на себя ответственности. <…>…то, что нам удалось извлечь из хлебниковского половодья, кружило голову, опрокидывало все обычные представления о природе слова».

Владимир Маяковский в статье на смерть Хлебникова писал: «Законченность его напечатанных вещей — фикция. Видимость законченности чаще всего дело рук его друзей. Мы выбирали из вороха бросаемых им черновиков кажущиеся нам наиболее ценными и сдавали в печать. Нередко хвост одного наброска приклеивался к посторонней голове, вызывая весёлое недоумение Хлебникова. К корректуре его нельзя было подпускать, — он перечёркивал всё, целиком, давая совершенно новый текст. Принося вещь для печати, Хлебников обыкновенно прибавлял: “Если что не так — переделайте”. Читая, он обрывал иногда на полуслове и просто указывал: “Ну и так далее”. В этом… весь Хлебников: он ставил поэтическую задачу, давал способ её разрешения, а пользование решением для практических целей — это он предоставлял другим».

И ещё: «Меня поражала работа Хлебникова. Его пустая комната всегда была завалена тетрадями, листами и клочками, исписанными его мельчайшим почерком. Если случайность не подворачивала к этому времени издание какого-нибудь сборника и если кто-нибудь не вытягивал из вороха печатаемый листок — при поездках рукописями набивалась наволочка, на подушке спал путешествующий Хлебников, а потом терял подушку».

Публикации Бурлюка являлись спасением для рукописей Хлебникова — в противном случае они почти наверняка были бы утеряны. Собственно, как ни старался Бурлюк, потери случались многократно. Вот что, например, случилось с рукописями, хранившимися в Чернянке:

«В 1912 году я уехал с родителями за границу; через 3 месяца, вернувшись, нашёл в Чернянке Хлебникова в его комнате — но его рукописей в моём шкафу не оказалось. — Витя, где манускрипты? — Я… я… отправил их в Казань… Я собирался сам туда ехать. Но вот, видишь, не поехал — денег нет. — Где квитанция? — Потерял… не могу отыскать её… И вот все рукописи поэта до лета 1912 года пропали, кроме тех, что я (Бурлюк) ранее успел переписать и издать».

И далее: «Хлебников настолько был не приспособлен к жизни, её практическим проблемам, что без заботы о нём со стороны Маруси, моей, наших родителей (до 1913 г.) он попадал в условия нищеты, лишений. Хлебников жил в миру воображения, фантазий, вымыслов. Примеры — в Москве утром у стенда лихорадочно смотрит новый выпуск журнала, газеты.

— Что ты ищешь там, Витя? — Своё новое стихотворение. — Ты посылал им рукопись? — Нет! Я… я забыл… послать».

Ну и напоследок — фрагмент из книги Алексея Кручёных «Наш выход» — как раз об открытом письме с протестом, которое Хлебников передал ему для опубликования:

«С рукописями В. Хлебникова всегда происходило что-то странное. Они, например, исчезали самым неожиданным и обидным образом. Когда печатался сборник “Рыкающий Парнас”, то рукопись большой поэмы Хлебникова — два печатных листа — была утеряна в типографии, между тем у остальных авторов сборника не пропало ни строчки. Хлебников всё же не растерялся: он засел за работу и в одну ночь восстановил всю поэму по памяти! Большинство же рукописей Велимир терял сам. Для борьбы с этой стихией утрат Бурлюк решил попросту припрятывать рукописи Хлебникова, чтобы потом, по мере надобности и часто уже в отсутствие автора, печатать их. Ясно, что это могло повести “к некоторым недоразумениям”. Одно из них вызвало даже следующее до сих пор не опубликованное письмо Хлебникова (1914 г.):