Хлебников и сам через несколько месяцев после мобилизации (он был призван на военную службу весной 1916 года и попал в 93-й запасной пехотный полк, находившийся в Царицыне) написал Николаю Ивановичу Кульбину. С помощью назначенных Кульбиным психиатрических комиссий Хлебников получил несколько отсрочек, а затем и пятимесячный отпуск, после которого в армию не возвратился.
Бурлюка страшно возмутила история с «коронацией» Хлебникова как «Председателя земного шара», устроенная в 1919 году в Харькове Есениным и Мариенгофом. Ведь он был абсолютно убеждён в гениальности своего товарища. Возможно, он заразил этой уверенностью и самого Хлебникова. Вот что пишет об этом Бенедикт Лившиц:
«Сейчас я свободно пишу “гений”, теперь это почти технический термин, но в те годы мы были осторожнее в выборе выражений — во всяком случае, в наших публичных высказываниях. Насчёт гениальности Хлебникова в нашей группе разногласий не было, но только один Давид склонял это слово по всем падежам. Меня ещё тогда занимал вопрос: как относится сам Хлебников к прижизненному культу, которым его, точно паутиной, оплетал Бурлюк? Не в тягость ли ему вынужденное пребывание на постаменте, не задыхается ли он в клубах фимиама, вполне, впрочем, чистосердечно воскуриваемого у его подножья неугомонным “отцом российского футуризма”?»
Но Бурлюк был совершенно искренен в своём восхищении. «Хлебников был выше своей эпохи, перерастает её», — писал он много лет спустя. «Я пишу, сидя на берегу “Пелгам” — залива, около Нью-Йорка. Золотое солнце склонилось к закату и бросило свой искрящийся хвост на воды, где шевелятся неуловимые волны. Таким солнцем в нашей жизни явился Хлебников. Он отразился в своей эпохе, озаряя её ярким светом своего гения. Давид Бурлюк — первый издатель и покровитель футуризма».
Первый издатель и покровитель футуризма так высоко ценил хлебниковский гений, что в ноябре 1913 года даже прочёл в Тенишевском училище в Петербурге и в Политехническом музее в Москве лекции «Пушкин и Хлебников», в которых называл Пушкина «мозолью русской литературы» и призывал забыть его, так как он «тормозит развитие общественной души», и преклониться перед новыми поэтами, называя Хлебникова «новым богом и новым кумиром».
Отношения Хлебникова и Бурлюка сложно назвать ровными; в них было всё — от восхищения до ссор. Но всё же восхищения и благодарности было гораздо больше. Хлебников предлагал «Украсить Анды… головой Бурлюка» — и протестовал против издания Бурлюком второго тома своих сочинений. Называл Бурлюка «неукротимым отрицателем», но… Бурлюк сомневался в искренности его оценок. «Витя высоко ставил моё творчество всяческое, но надо указать, что кроме себя и своих великих словесных видений он ничего не замечал», — писал Бурлюк. Однако — удивительное дело — летом 1920 года, спустя пять лет после Михалёва, когда Бурлюк давно уже жил во Владивостоке и собирался в Японию, живший тогда в Харькове Хлебников пишет: «Существуют ли правила дружбы? Я, Маяковский, Каменский, Бурлюк, может быть, не были друзьями в нежном смысле. Но судьба сплела из этих имён один веник».
К сожалению, до нас не дошло ни одного живописного или графического портрета Давида Бурлюка, сделанного Велимиром Хлебниковым. Зато до нас дошёл портрет поэтический. Осенью 1921-го, когда до смерти поэта осталось меньше года, Хлебников пишет вдруг стихотворение «Бурлюк», в котором есть такие строки:
Бурлюк ответил Хлебникову позже — в «Color and Rhyme» за 1961/62 год опубликовано его стихотворение «Хлебникову», с эпиграфом: «Этих стихов, Витя, ты никогда не прочтешь!»: